Изменить размер шрифта - +
Мэри всегда винила родителей в том, что человек встал на преступную дорогу. В своем собственном падении она также винила родителей и не считала себя настоящей преступницей. Себя она относила к другой категории. За исключением одного-единственного случая, когда ее начали шантажировать, она ни разу не нанесла никому физического вреда и не разрушила ничьей жизни. Она просто занималась перераспределением ценностей. Мэри не испытывала особых угрызений совести за то, как прожила свою жизнь; как правило, люди, которых она грабила, могли позволить себе эти потери. В то же время она не питала на свой счет никаких иллюзий и обладала своеобразным чувством справедливости. Харанис оскорбил в ней это чувство, но пока она не могла ничем ему отплатить.

Мэри решила выпить, когда в номере у нее зазвонил телефон. Звонил портье. «К вам хочет зайти посетитель». Он передал ему трубку. У Мэри на мгновение замерло сердце. Некоторое время она молча слушала, потом начала медленно приходить в себя.

– Какой сюрприз, – холодно сказала она, выслушав собеседника до конца. – Пожалуй, вам лучше подняться, мистер Харанис.

 

Они не виделись бог знает сколько лет – фактически с тех самых пор, когда она привезла ему заказанную картину, да так и осталась у него в доме на целый месяц. Это был самый чудесный, хотя и болезненно короткий, период в ее жизни, и самый обворожительный мужчина из всех, кого она знала. Как он мог после всего, что было, так низко обойтись с ней! Мэри не сомневалась, что за всей этой историей стоит именно он. В молодости он был совсем другим – правда, тогда она не стояла у него на пути.

И все же даже сейчас, когда ей было уже за пятьдесят, а ему и того больше, сердце ее забилось быстрее в ожидании этой встречи. Она испугалась – но не того, что он мог сделать с ней, а того, что его постаревший вид подтвердит ее собственный возраст и развеет воспоминания о прошлом, словно ничего и не было.

Разумеется, он постарел и немного сгорбился, но стоило ей увидеть его кривую усмешку и озорной взгляд, как все ее существо устремилось к нему, и лишь огромным усилием воли Мэри смогла подавить этот безумный порыв.

– Сколько лет, сколько зим, – прохладно заметила она.

– Не то слово, – ответил он по-английски с сильным акцентом. – Как хорошо снова видеть тебя, Мэри.

Наступила долгая пауза, в течение которой они смотрели друг на друга, после чего он добавил:

– Ну, как ты?

– Странно, что именно ты задаешь мне этот вопрос, – ответила она. – Учитывая то, что ты сделал с моей внучкой.

Он кивнул:

– Я сразу понял, что тебя ввели в заблуждение. Я ничего ни с кем не делал.

– Ты похитил мою внучку, а меня поставил в такое положение, что я вот-вот окажусь за решеткой. Это не называется «ничего не делал».

– Ты говоришь о внучке? Неужели мы так постарели?

Мэри налила себе еще и с гордостью заметила, что руки ее совсем не дрожат. «Хорошо, – подумала она, – хоть что-то я еще контролирую».

– Расскажи, что случилось.

Что-то было в его спокойном голосе, что заставило ее сдержать возмущенное фырканье, и она начала рассказывать. Обо всем: о внучке, об иконе, о полицейском расследовании и убийстве Буркхардта. Грек с каждой минутой мрачнел и опускал голову все ниже.

Она закончила, и он долго сидел в молчании.

– Ну так что? – спросила Мэри. – Ты хочешь сказать, что не имеешь ко всему этому никакого отношения? Или ты мне не веришь?

Он поднял голову и посмотрел на нее:

– Беда в том, что я верю каждому твоему слову. Но я не имею к этому отношения. Никакого. Ты же понимаешь: я не могу так поступить ни с тобой, ни с другими людьми.

– Сначала я тоже так подумала. Но я звонила тебе, и ты меня отфутболил.

Быстрый переход