|
«Родная обломовщина» – с неотправленным приказом – была разыграна как спасительное прикрытие в схватке честолюбивых, а потому кровавых амбиций во время подготовки охранкой очередного террористического акта против членов августейшего дома.) Кто знает, как себя ведут ныне самые близкие к Столыпину люди?
Столыпин не может не чувствовать, что кольцо вокруг него стягивается, а он не таков, чтобы уходить без боя. Значит, его люди задействованы против тех, кого он считает противниками. Гучков и Милюков пока еще не имеют реальной силы; он понимает, что главный противник – Царское Село, значит, н и т к у от Спиридовича сюда, в Киев, протянул наверняка; ходит и смотрит за Кулябкой кто-то неизвестный, стоглазый, страшный и отчеты Столыпину пишет. – При свечах станем ужинать, – сказал Кулябко, – романтично, в духе драматических произведений Чехова. – Чем вызвана такая секретность, Николай Николаевич? – Столыпиным, Дмитрий Григорьевич, Столыпиным – Чем больше я думаю про то ваше письмо, что мне прочитал ваш посланец в Ницце, тем больше оторопь берет… – Дантон начал со службы революции, а кончил на плахе под топором палача, призванного на казнь революцией. Извивы истории, ничего не попишешь, борьба за власть, одно слово… – Неужели Столыпин и впрямь считает, что может стать над государем? – спросил Богров. Кулябко пожал плечами: – Отчего нет? Англия – пример заразителен; есть король – нет короля, все решают Даунинг-стрит и парламент. Думаете, Столыпин не лелеет мысль о создании подобного рода конструкции на русской почве? Как доехали? Глаз ничьих за собою не чувствовали? – Нет вроде бы… – «Вроде бы» – негоже в нашем деле, Дмитрий Григорьевич. Что похудели? – Так это хорошо, – грусто усмехнулся Богров. – А вот и нет. Истинно здоровый человек обязан быть толстым. Голодны? – Совершенно сыт. – Жаль. Я сказал, чтоб приготовили ляжку молодого барашка с чесноком; мигом из погребка принесли… – Нет, нет, спасибо, тем более на ночь глядя, не искушайте, Николай Николаевич… Кулябко достал из шкафа рюмки, бутылку шартреза (пил только сладкое, особенно любил тягучие ликеры), разлил з е л е н ь, чокнулся: – С благополучным возвращением. Выпил быстро, налил еще; снова выпил, не чокаясь, заел шоколадкой: – Знаю, вы – непьющий, не стану неволить… Ну, так что ж станем делать? – Комбинация может получиться любопытной, Николай Николаевич… Глава эсеровской боевки, Николай Яковлевич, предложил мне войти в контакт с охраной, можете себе представить?! – Ну да? – подивился Кулябко, играя искреннее удивление. – Так ведь это ж на ловца и зверь бежит?! Погодите, а если – игра? Если путает он вас? – Поверьте – нет. С х в а ч е н намертво. Он убежден во мне совершенно, проверка продолжалась слишком долго… А венцом была встреча с Орешком. Я провел ее – без хвастовства скажу – здорово, красиво все разыграл… – Ах, милый, коли б Орешек один вас подозревал… – Это серьезно? – побледнев, спросил Богров. – Пока сдерживаю. – Но прямой опасности нет? Кулябко вздохнул, ответил вопросом: – Скажите честно: вы для себя, внутренне, уже решились на д е л о? – Да как же вы мо… – начал было Богров, но Кулябко положил свою мягкую ладонь на его руку, перебив: – Не надо, друг мой… Не надо… Смотрите правде в глаза… – Этого разговора я ждал, Николай Николаевич, мучительно ждал, – после долгой паузы ответил Богров. |
