– Ты – наш пилот на этом корабле. И подчиняешься приказам.
– Не подчинюсь – если мое бездействие приведет к тому, что мы потеряем Хэла, – возразил Саймон. Прежде чем Аманда успела заговорить, он поднял руку. – Причина здесь в том, что он означает для нашей стороны, а не только в личных отношениях между нами.
Аманда, помедлив, кивнула.
– Ладно, если до этого дойдет, то меня, так или иначе, не будет поблизости, чтобы тебя остановить. – Она постучала по экрану, где теперь крупным планом был виден обгорелый кусок стены дома. – Теперь начать спуск.
– Слушаюсь, хозяйка, – откликнулся Саймон.
– Хэл, – сказала Аманда. – Пройди назад и оденься.
– Переоденься, ты хочешь сказать, не так ли? – спросил Хэл, следуя за ней в каюту. – Я уже одет.
– Ну, переоденься – если предпочитаешь выразиться так. – Аманда подала ему хламиду из грубой коричневой ткани, похожую на ту, в которой она прилетела с Культиса. Она сняла свой комбинезон, чтобы снова надеть такую же.
– А как насчет тебя? – продолжала она. – Считаешь ли ты, что знаешь все, что тебе нужно знать? Не позабыл ли условный язык и сигналы после трех лет кабинетной работы?
Она имела в виду то, что изначально было секретным языком, созданным детьми и передававшемся от одного поколения к другому. Разумеется, он утрачивал или приобретал некоторые слова и отличался от семейства к семейству. Но у детей таких близких соседей, как Гримы и Морганы из Форали, этот язык практически был одним и тем же. А под сигналами подразумевался язык жестов – вплоть до еле заметных движений, которым дорсайцы могли незаметно пользоваться даже в плену, на глазах у тюремщиков.
– Ни в коей мере, – ответил Хэл.
– Если я крикну «суд», ты должен обязательно обратить на это внимание.
Она имела в виду односложный выкрик, происходивший от древнего возгласа, которым солдаты‑дорсайцы пользовались раньше. Так посреди боя они давали друг другу знать, что противника следует только выводить из строя и по возможности не убивать.
– Я буду прислушиваться, – кивнул Хэл, – не волнуйся.
– Я никогда не волнуюсь, – пожала плечами Аманда; и ему хватило разума не спорить с ней.
Через двадцать минут они, взяв дорожные мешки со всеми их остальными вещами, сошли с корабля, окунувшись в теплую, с мягким ароматом, ночную атмосферу Культиса.
Аманда удачно выбрала место приземления – стены сожженной виллы полностью скрывали корабль.
– Удачи вам, – послышался из люка голос Саймона. Люк закрылся, и судно, бесшумно поднявшись, исчезло.
Пальцы Аманды ухватились за рукав хламиды Хэла, и она вывела его из тени под слабый лунный свет, рассеянный облаками, а затем через разрушенный дверной проем, снова в тень…
И тут на них напали. Поспешные шаги по обгоревшему полу и шелест одежды послужили достаточным предупреждением – наравне со зловонием дыхания и немытых тел. Раздался дружный хор воплей, должный ознаменовать победу. И в самом деле, Хэла схватили по крайней мере сразу трое – двое за туловище и один за ноги. Вдруг поверх других голосов и шума прозвучал голоса Аманды.
– Суд!
Едва ли кстати, довольно раздраженно подумал Хэл, вывернувшись из рук тех, кто пытались его удержать. В почти полной темноте, едва ли через несколько часов после трех лет сидячей работы, о которых говорила Аманда, на него напало неизвестное, но явно большое количество людей, причем почти сразу после приземления. А она требует от него не слишком серьезно их калечить…
Первый приступ раздражения мгновенно прошел, сменившись чем‑то вроде радости. |