В поисках поддержки он бросил умоляющий взгляд на Ребекку, но его тут же потащили куда-то в сторону, и девушка исчезла из поля зрения.

– Вперед, вперед! – продолжали выкрикивать гладиаторы.

Окружавшие Мессалину мужчины, все сплошь ее любовники, молча кивнули. Они стояли вокруг выкованного из серебра ложа императрицы, на котором свободно могли бы поместиться с полдюжины людей, и буквально пожирали женщину глазами. При этом они без всяких видимых усилий сохраняли внешнее спокойствие. Так, словно чем-то само собой разумеющимся было то, что императрица, эта возбуждающая страсть и желание обладать ею женщина, лежит перед ними полуобнаженная, с театральной беспомощностью пощипывая края своей легкой накидки. Предполагалось, что накидка эта должна прикрывать наготу ее жемчужно-розового тела, в действительности же Мессалина получала явное удовольствие, сдвигая накидку так, чтобы демонстрировать попеременно то свою роскошную грудь, то темные волосы на лобке.

Тит Прокул, ближайшее доверенное лицо и начальник почетной стражи императрицы, склонен был во всем полагаться на силу.

– Со времен божественного Августа, – произнес он несколько театральным тоном, – ни один император не умер естественной смертью. Каждому из них помог в этом меч. Точно так же и Клавдий найдет преждевременную кончину.

– Это верно, – заметил Юнкус Вергилиан, один из сенаторов Рима, – но нельзя забывать о том, что ко времени своей смерти Тиберий и Калигула были ненавистны народу.

– А разве так обстоит дело с Клавдием? – проговорил Сульпиций Руфус, хозяин школы гладиаторов. – Клавдия недолюбливали только в начале его правления, а после его военных побед в Британии и после того, как он начал проявлять заботу о нуждах народа, римляне, по большей части, на его стороне. Тот, кто попытается насильственно устранить его, восстановит против себя общественное мнение.

– Мы не можем, однако, ждать, пока император покинет наш мир по воле богов. Мне и без того кажется, что с какого-то времени его годы словно бы потекли вспять, – возразил Декрий Кальпурний, начальник римской пожарной стражи.

– Ничего удивительного, – рассмеялась Мессалина, – ведь он несколько раз в год ездит лечиться в Синуэссу, поместье, некогда принадлежавшее Цицерону. Вино и горячие ванны идут ему, похоже, на пользу.

– По дороге в Синуэссу с ним могло бы что-нибудь случиться… – заметил Санфей Трогус, один из телохранителей императора.

– В этом случае, если покушение окажется неудачным, твоя голова первой слетит с плеч под мечом палача, – вмешался Прокул. – Покушение вне стен города кажется мне связанным с необычайно большим риском. Опасность, что оно будет раскрыто, больше, а возможности скрыться гораздо меньше, чем в Риме, где нам известен каждый уголок.

– Вне городских стен не удалось устранить даже сына Агриппины, – хлопнув рукой по лежавшей рядом красной подушке, сказала Мессалина. – Он все еще жив и все еще может оспаривать право на наследство у меня и моего сына Британника. – При этих словах ее темные глаза словно вспыхнули огнем.

– Вспомните, – раздраженно проговорил Прокул, – как нелегко было нам незамеченными вернуться из Анциума в Рим. Повстречай нас хоть кто-нибудь, наше купленное такой дорогой ценой алиби оказалось бы совершенно бесполезным.

– Если вне города для этого нет возможности, значит, все должно совершиться в Риме, – сказала Мессалина. Молчание любовников привело ее в ярость. – Вы трусы! – Она пренебрежительно сощурила глаза. – Жалкие, ничтожные трусы. Вы хотите называться моими друзьями, – презрительно добавила она, – но при этом вы лишь рабы своей похоти.