Я сделал эскиз экрана, написал пояснительную записку и через нашего автора Предрага Миличевича связался с военным атташе посольства Югославии полковником Петровичем. Мы с ним договорились встретиться в воскресенье, я, конечно, не говорил, зачем. А уже в посольстве, в его кабинете я передал ему документы, эскиз и растолковал, как мог, что к чему, поскольку полковник был авиатором. Я ничего не просил у него, даже не просил сообщать мне решение, которое примут по моему предложению генералы в Югославии. Полковник пообещал отправить документы в Белград немедленно, на том мы и расстались. Я не знаю, был ли толк от моего предложения или не был, ведь когда посмотришь на наших генералов, то склоняешься к мысли, что генерал — это уже не звание, это диагноз. Кто сказал, что в Сербии они должны быть другими — не такими, как в Ираке?

НАТО побоялось войти в Косово силой, я не увидел сербские танки в бою и так и не узнал, какое решение принято по моему изобретению. И только спустя несколько лет увидел это свое изобретение на американских БМП в Ираке, а еще позже — на российских танках на Кавказе.

Но одновременно я думал и о том, что бы я делал на месте Милошевича, и написал статью с предложением Милошевичу объявить Югославию в состоянии войны со странами НАТО. Юридически это очень сильно меняло ситуацию, хотя бы в том, что войны заканчиваются миром. И этот мир или капитуляцию Югославии страны НАТО обязаны были бы подписать именно с Милошевичем или его преемниками. С объявлением себя в состоянии войны Югославия получила бы законное право действовать оружием по территориям стран НАТО, а это заставило бы задуматься народы этих стран о том, кто дал право их правительствам втягивать эти народы в войну? Результат войны для Югославии был бы не хуже, чем он был, но правительства стран НАТО обязаны бы были объясниться, какого черта они начали агрессивную войну с Югославией? Появились бы все оговоренные правилами войны преимущества — пленные, диверсии, союзники, нейтральные страны, запреты на сознательные действия против мирного населения. Скажем, в экономике Европы уже тогда жили и работали миллионы югославов, причем часто на высоких должностях. С признанием Югославии в состоянии войны эти люди подлежали интернированию — заключению в лагеря до окончания войны. Мало того, что НАТО сразу же понесло бы денежные потери на интернирование, но это бы и вызвало потери в экономике от ареста югославских специалистов.

Кстати, позже обвиняли Милошевича в нерешительности даже либералы, скажем, Е. Гильбо писал: «Если бы в ответ на агрессию он не делал вид, что ничего не произошло, а только объявил бы состояние войны со странами НАТО, общественное мнение этих стран не дало бы их правительствам продолжать войну. Если бы он ответил на бомбардировки сухопутными операциями — против Македонии, Боснии, Хорватии, Венгрии, война неизбежно бы закончилась компромиссом, ибо у НАТО не было возможности увязнуть в этой кампании, сохранив стабильность европейских правительств. Достаточно было бы угрозы терактов, чтобы слабое недовольство европейцев вылилось в жесткие протесты против политики НАТО. Достаточно было бы хоть чуть-чуть обозначить сопротивление агрессору, чтобы нашлось множество весьма разноплановых сил в Европе и мире, которые поддержали бы Югославию».

Кроме того, что, может, и не принципиально, но после официальной войны даже сверхподлому трибуналу в Гааге не ясно было бы, кого судить, — правительство Югославии или правительства стран НАТО, поскольку, как и в Нюрнберге, первым был бы вопрос: кто войну начал?

Сейчас войны выигрываются не оружием, а СМИ, а в СМИ оружием является слово — очень часто лживое или туманное.