У них сердце не замирает, когда они слышат словосочетания «пионерский лагерь», «собрание актива», «утреннее построение для подъема флага». Не могут они понять, как это вообще может кого-то воодушевлять. А воодушевляться хочется, вот и тоска-печаль накатывает.

Если же ты не можешь реализовать свою социальную потребность в коллективе, то надсадно ищешь близкого человека — мол, если нельзя со всеми, то, может быть, с кем-то одним получится? Такова логика рассуждений. А где его найдешь-то, если вас опять же ничего не объединяет, нет общей платформы — целей, ценностей, смыслов, ориентиров… Надолго таких отношений, как правило, не хватает. Все держится на одной только простой межличностной симпатии, которая, к сожалению, если нет никаких дополнительных факторов, скрепляющих пару, имеет срок годности.

Вы посмотрите на маленьких детей — они ведь не сразу друга-не-разлей-вода ищут и родственную душу. Сначала они пытаются в группе функционировать, затвердиться в ней, место свое в ее иерархии определить, и лишь затем, когда не получается в группе получить искомое, когда взаимные конфликты и трения в ней возникают, дети делятся на парочки. Ну или страдают поодиночке, мечтая о «настоящем друге»: «Мама, купи мне собаку!»

В целом для нас группа, социум, конечно, важнее. Хотя, возможно, взрослый человек с этим и не согласится. Но это так. Просто хроническое разочарование в отношении социума, разочарование в возможности быть счастливым в большой группе уже вызвали у взрослого человека стойкую неприязнь к «массовости». Вообще, когда мы ищем одного из тысячи тысяч, как говорит где-то Ницше, — это, с одной стороны, свидетельство разочарования в «обществе», с другой — симптом внутреннего роста.

Так что изначально, как это ни парадоксально, важнее социум. Но потом, когда мы понимаем наконец, что со всем социумом нам никогда не договориться, что он никогда не примет нас целиком — то есть такими, какие мы есть, мы начинаем искать человека. Диоген это хорошо иллюстрирует. Однажды он говорил на площади о чем-то весьма серьезном и важном, но никто не обращал на него ни малейшего внимания, потом мудрец защебетал по-птичьи, и вокруг собралось множество людей. Диоген прекратил свое пение, посмотрел на собравшихся и сказал: «К серьезным вещам вы относитесь пренебрежительно, а слушать всякую чепуху готовы всегда!» Ну и ходил потом по городу среди бела дня с зажженным фонарем, выкрикивая свою знаменитую фразу: «Ищу человека!» По-моему, весьма симптоматично.

Проблема для нас заключается в том, что у каждого есть (у кого осознанная, у кого — нет) потребность в том, чтобы фактически, а не номинально относиться к какой-то действительной общности людей. Ощущать себя членом какой-нибудь необыкновенной общности, чтобы всем вместе слезы ронять, когда мишка взлетает со стадиона. Но сейчас таких общностей нет. И сначала мы пытаемся удовлетворить свою потребность найти себя в социальной группе, а когда это не получается, мы начинаем искать хоть какой-нибудь общности. Когда вас не приняли в классе, вы ищете еще одного такого же непринятого, с кем вы объединитесь по важному общему признаку, а затем найдете и еще какие-то важные для вас двоих ценности. У вас будет на двоих что-то общее, и вам станет лучше.

Но когда человек выходит на третий уровень развития личности, то содержательные отличия между людьми отступают на второй план, а на первый план выходит сущностное сходство. В конце-то концов, какими бы разными мы ни были, мы в каком-то сущностном смысле очень похожи. Так что нет ничего удивительного в том, что мы можем звучать эдаким «камертоном», прислушиваясь к «звуковым волнам», исходящим друг от друга.

Сначала, правда, человеку не совсем понятно, что ему с этим «камертоном» делать и о чем «поют» соседние.