Впрочем, на Хидео не упала ни одна капля; он по-прежнему стоял всё в той же позе, вертя в руке карандаш, и продолжал улыбаться, глядя на происходящее.

К моменту, когда оба старших Суворова с перекошенными лицами подскочили к месту происшествия, японец лишь стоял и любовался собственным рисунком. Он поднял руку раньше, чем дед и отец покойника успели открыть рот.

— Поберегите слова и эмоции, — заметил он. — Ваш отпрыск нанёс мне оскорбление своим предложением. Вы могли остановить его в любой момент, но не сделали этого.

Говоря это, он не отрывал взгляда от рисунка.

Суворовы переглянулись; в глазах аристо мелькнули гнев, боль…

И кое-что ещё.

— Вы вот так сразу… — вырвалось было у Суворова-отца.

Мори перевёл взгляд на него.

— Моя дочь — тема неприкосновенная. Думаю, вам это было известно, господин Суворов. И, думаю, у вас было достаточно времени, чтобы донести это до сына.

— Но вы…

Суворов-отец заткнулся, не находя слов; слишком уж шокирующей, неожиданной и молниеносной оказалась для него вся трагедия, и было видно, что он до конца ещё не собрался с мыслями.

— Я сделал то, что счёл нужным, — отозвался Мори. — Наказал его за оскорбление и дерзость.

Круг вокруг всей мизансцены становился ещё больше; шаг за шагом, люди отходили подальше от японца, стараясь не задеть его даже взглядом.

— Да, — глухо отозвался старый генерал, глядя, как несколько охранников спешно убирают с пола мёртвое тело, а стоящий за ними слуга готовится замыть кровь. — Род Суворовых приносит вам извинения за его дерзость, господин Мори.

Он весьма заметно дёрнул за рукав своего сына, собравшегося что-то ещё сказать, и оба Суворовых стремительно направились к выходу из зала — быстрее, чем позволяли приличия.

Распахнувшаяся дверь принесла в зал приглушённые звуки извне: шум автомобильных двигателей, негромкие голоса и что-то, похожее на мерный перестук копыт.

Хидео Мори перевернул блокнот, открывая чистый лист. Он продолжал улыбаться.

* * *

Буран стоял, не шелохнувшись; его нога повисла в воздухе, чуть подогнутая под себя, словно на каком-нибудь памятнике, отлитом из бронзы.

Лицо Юкино находилось прямо передо мной, и только слепой не заметил бы ту гамму странных чувств, что отражалась на этом лице. И без того узкие глаза японки сощурились ещё больше; она так и бегала по мне взглядом с выражением подозрительности, любопытства и сомнений.

«Вы кто», говоришь? Я чуть хмыкнул.

— Мы… не знакомы? — в голосе Юкино можно было разобрать лёгкое недоумение. — Такое чувство, будто мы с вами где-то встречались…

Ну, да. Во мне сейчас едва ли можно признать того хилого парнишку, только вставшего после девятилетней комы, каким я был при последней нашей встрече. С другой стороны, её образ в момент нашего знакомства — обнажённая девушка с огненно-красными, мокрыми волосами и татуировкой на всю спину, держащая катану у моего горла — был из числа тех, что хорошо врезаются в память.

— Последние несколько дней, леди, я только и делаю, что знакомлюсь с людьми, — мило улыбнулся я в ответ. — Но такие глаза, как ваши, я бы точно запомнил.

Юкино заморгала в ответ на мою реплику и чуть наклонила голову; видимо, мой голос ещё больше добавил ей уверенности, что мы где-то пересекались, и теперь она ещё больше пыталась понять, где же именно.

Впрочем, не она одна отреагировала на мои слова.

— Что? Глаза? — парень в ослепительно белом костюме, стоящий рядом с Юкино, нехорошо сощурился и положил руку ей на плечо — так, словно хотел оградить её от вредоносного общения со мной.