|
Второй взрыв поднимает меня с пола и с треском бьет об стену. Затем слышатся автоматные очереди. Господи ж ты разэтакий боже, в ужасе думаю я, что бы это ни было, меня обнаружат с этим мокрым пятном спереди на штанах. А еще, кажется, в моем теле переломаны все кости. Автомат внезапно стих, и я слышу крик — что то вроде «Эрвикер, Блум и Крафт», Я решаю, что все это из за Джойса, который не выходит у меня из головы. Затем раздается третий взрыв, я прикрываю голову руками, потому что на меня обрушивается часть потолка. В замке камеры загремел ключ. Взглянув, я вижу молодую женщину в свободном плаще с автоматом «томми», которая отчаянно вставляет в замок один ключ за другим. Где— то внутри здания тюрьмы гремит четвертый взрыв. Женщина напряженно ухмыляется. — Комми, мать их так, — бормочет она, все еще подбирая ключ. — Кто вы такие, черт побери? — наконец спрашиваю я хрипло. — Какая тебе разница, — парирует она. — Мы пришли тебя спасти — разве этого мало? Прежде чем до меня дошел смысл ее фразы, дверь распахивается. — Быстро, — говорит она. — Сюда. Я тащусь за ней по коридору. Вдруг она остановилась, внимательно исследовала стену и надавила на один кирпич. Стена плавно отодвигается, и мы входим в помещение, напоминающее часовню. Господи Иисусе со всеми его апостолами, — думаю я, — я все еще до сих пор сплю. Ибо это вовсе не та часовня, какую нормальный человек мог бы ожидать увидеть в тюрьме Мэд Дога. Вся красно белая — цвета Ха сана ибн Саббаха и ассасинов из Аламута, как неожиданно вспоминаю я, — она украшена непонятными арабскими символами и лозунгами на немецком языке: «Heute die Welt Morgens das Sonnensystem», «Ewige Blumenkraft Und Ewige Schlangekraft!», «Gestern Hanf, Heute Hanf, Immer Hanf» . А алтарем служит пирамида с тринадцатью ступенями — и рубиновым глазом на вершине. Сейчас я с нарастающим смятением вспоминаю, что это символ с Большой Государственной Печати Соединенных Штатов. — Сюда, — говорит женщина, подталкивая меня автоматом.Мы проходим через еще одну отодвигающуюся стену и оказываемся на аллее за зданием тюрьмы. Нас ждет черный «кадиллак». — Все уже здесь! — кричит шофер. Это пожилой мужчина, лет за шестьдесят, но с виду крепкий. — Хорошо, — говорит женщина. — Это Джордж. Меня втолкнули на заднее сиденье, уже и так заполненное мрачными людьми и еще более мрачно выглядящим оружием, и машина тут же тронулась. — Последнюю для ровного счета, — крикнула женщина в плаще и бросила в сторону тюрьмы еще одну пластиковую бомбу. — Верно, — сказал водитель. — Как раз пять штук. — Закон Пятерок, — злобно фыркнул другой пассажир. — Так им, коммунистическим ублюдкам. Пусть отведают собственного лекарства. Сдерживаться больше нет сил. — Что, черт побери, здесь происходит? — возопил я. — Кто вы такие? С чего вы взяли, что шериф Картрайт и его полиция — коммунисты? И куда вы меня везете? — Заткнись, — сказала женщина, выпустившая меня из камеры, и легонько ткнула меня автоматом. — Поговорим, когда будем готовы. А пока суши штаны. Машина разгоняется в ночной тьме. (Федерико Малдонадо по кличке «Банановый Нос» попыхивал сигарой, развалившись в лимузине «Бентли», пока шофер вез его к особняку Роберта Патни Дрейка, в Блю Пойнт на Лонг Айленде. Вдруг вспомнились Чарли Уоркман по кличке «Жук», Менди Вейсс и Джимми Землеройка, которым 23 октября 1935 года он отдал приказ: «Не упустите Голландца. Приковбойте сукина сына». Три стрелка бесстрастно кивают. Ковбоить человека неприятно, но эта работа хорошо оплачивается. |
