— Мы не отравляли Кастэна, я даю вам…

— Ваше честное слово? Остается узнать, чего стоит ваша честь, Деланж. Я знаю, что говорю. У жены появилась мысль о яде, она его подсыпала. Муж умер, а вы спрятали труп, чтобы избежать вскрытия.

— Вы думаете, что несете?

— А что?

— Ну ладно, допустим, что я спрятал труп, чтобы избежать вскрытия. Неужели я его прятал бы под железнодорожной насыпью, чтобы любой железнодорожник его обнаружил?

— Не сразу!

Я вздрогнул. Казалось, что он знает куда больше, несмотря на его основную ошибку.

— Как это, не сразу?

— Труп был туда перетащен. Его одежда измазана землей, отличающейся от той, что под насыпью.

Я должен был подумать об этом… Если уж и Жермена заметила эту деталь, то она не могла ускользнуть от полиции. Надо было отбиваться. Тишина становилась угнетающей.

— По-вашему, я нашел такой хороший тайник, что полиция не смогла найти тело, а после того как поиски были закончены, вытащил труп, чтобы вы его нашли?

— Да.

— А я-то всегда думал, что полиция опирается на логику, даже когда ошибается.

— Я и опираюсь на логику, Деланж. Должно пройти семь лет, прежде чем Кастэн будет объявлен без вести пропавшим и наследники смогут вступить в свои права.

— Только-то и всего?

— Да. Вы не могли не знать этого. Вы не захотели ждать целых семь лет, чтобы поживиться деньжатами папаши Кастэна, а? Тогда-то вы и извлекли мертвеца оттуда, где вы его прятали, и подбросили его под насыпь, чтобы создать видимость, что он разбил себе нос, упав с поезда.

— Великолепно, вам бы романы писать…

— Может быть, на пенсии…

— Однако же, я читал сообщение служащего Аустерлицкого вокзала…

— Этого пьянчуги? Чтобы сесть на поезд, надо, по крайней мере, купить билет на перрон. Как вы объясните, что Кастэн успел взять этот билет и не успел купить билет на поезд?.

— Мне нечего объяснять. Вы меня обвиняете, я защищаюсь. Я не отравлял Кастэна и не был сообщником в его отравлении. Более того, он не был отравлен.

— А что же?

— А ничего… Или отпускайте меня, или арестовывайте; я вам больше ничего не скажу. Я все отрицаю, вот и все. Ясно?

Вместо ответа он снял трубку внутреннего телефона и сказал:

— Соедините меня с судьей Саливо… Господин судья Саливо? Это старший инспектор Шарвье. Мне нужно два ордера на арест той четы по делу Кастэна.

Чета по делу Кастэна? Меня это поразило даже больше, чем его просьба.

Я понимал, что скрывалось за этой просьбой.

— Это юридическая ошибка, — заявил я тусклым голосом.

— Да нет же, Деланж. Я знаю, что вы оба виноваты. Я старая лиса и не могу ошибаться.

— Вы нас обвиняете только на основании вашего предчувствия?

— Нет, на основании интуиции и кое-каких доказательств.

Инспектор позвонил, вошли полицейские. Он молча показал на меня. Легавые подали мне знак встать. Я понял, что протестовать бесполезно, они были сильнее.

И впервые с тех пор как я стал взрослым, мне захотелось заплакать.

Почти с нежностью я подумал об оставшихся снаружи улицах, отныне предназначенных для свободных людей.

16

Ничто так не заставляет задуматься о зыбкости жизни в целом и счастья человека в частности, как первая ночь в тюрьме. Счастье! Возможно ли оно?

Всю ночь я не сомкнул глаз. Больше всего угнетало меня не то, что я оказался в камере, а отравление Кастэна.

Я-то строил свою защиту совсем на другом, а мне подсунули неожиданный вопрос, к которому я не был готов по той простой причине, что ничего об этом не знал.