«Это хорошая лодка, Томми. Неуклюжая немного, как ты сам, но и хорошая, тоже как ты. И если ты хочешь действительно сделать мне подарок, учись стрелять из лука, чтобы выиграть когда-нибудь соревнование, как Питер сегодня».

Томас уже давно учился стрелять, но отец, по-видимому, забыл об этом. Томас ему не напомнил; он просто стоял, глядя на свою лодку в больших руках отца. Его щеки и лоб залила краска.

«В конце остались двое — Питер и сын лорда Таусона, — и инструктор велел им стрелять с сорока ярдов. Сын Таусона долго целился, а Питер сразу подошел к рубежу и выстрелил. И еще до того я увидел его взгляд и понял, что он выиграет. Еще до того, как он пустил стрелу! Представляешь, Томми? Жаль, тебя там не было…»

Король продолжал рассказ, небрежно отложив лодку, над которой Томас трудился целый день. Томас стоял и слушал, с той же дурацкой, автоматической улыбкой. Что толку? Отец никогда не возьмет его с собой запускать лодку. Ведь Питер, должно быть, вырезал бы такую даже с завязанными глазами и вдвое быстрее. Во всяком случае, отцу бы она точно показалась лучше.

Через какую-то адскую вечность Томас смог, наконец, уйти.

«Я думаю, мальчик много трудился над этой лодкой», — заметил Флегг.

«Похоже, — ответил Роланд. — Ну и штука! Похоже на собачье дерьмо с торчащим из него платком». («И на то, что я делал в его возрасте», — добавил он в уме).

Томас не мог услышать этих его слов, но каким-то чудом он их услышал, когда выходил из Большого зала. Внезапно тошнота сделалась невыносимой. Он вбежал в свою комнату, и его вырвало в тазик.

На следующий день, прогуливаясь возле кухни, Томас подстерег старого бродячего пса, пробравшегося туда в поисках отбросов. Он подобрал с земли камень и швырнул в пса. Удар попал в цель — дворняга, визжа, свалилась на землю. Томас знал, что его брат, хоть и старше его на пять лет, никогда не попал бы камнем в цель с такого расстояния. Утешение было сомнительным — Питер просто никогда не стал бы бросать камнями в собаку, особенно в такую старую и жалкую.

В какой-то момент Томаса охватило сострадание, и глаза его наполнились слезами. Потом он вспомнил, непонятно почему, слова отца: «Похоже на собачье дерьмо с торчащим из него платком». Он набрал камней и стал бросать в бьющегося на земле пса. Часть его хотела оставить пса в покое или даже вылечить его, как Питер вылечил Пеони, и любить его. Но другая часть хотела сделать псу больно, словно это изгоняло боль из его собственного сердца. Потом в голову ему пришла дикая мысль:

А что, если бы на месте этого пса был Питер?

Это решило дело. Томас кидал камни в пса, пока тот не издох. Никто не видел его, а если бы кто-нибудь увидел, то сказал бы: «Это плохой мальчик, плохой и злой». Но они не увидели бы того, что случилось накануне — как Томаса рвало в тазик и как он потом плакал. Нет, Томас был завистливым, был невезучим, но повторяю — он не был по-настоящему плохим.

Я сказал, что никто не видел, как он швырял камни в дворнягу, но это не совсем так. Флегг видел это той ночью в своем магическом кристалле. Он видел это… и радовался.

Глава 17

Роланд… Саша… Питер… Томас. Теперь мы не поговорили только об одном человеке, так ведь? Пришло время поговорить и о Флегге, хоть мне и не очень хочется о нем говорить.

Иногда люди в Делейне звали Флегга Человеком в капюшоне, иногда просто Черным — и он на самом деле был черен, несмотря на свое бледное, как у покойника, лицо. О нем говорили, что он хорошо сохранился, но это не звучало комплиментом. Он пришел в Делейн из Гарлана во времена деда Роланда. Тогда он выглядел худым, остролицым мужчиной лет сорока. А в конце царствования Роланда он выглядел худым, остролицым мужчиной лет пятидесяти.