Распорядитель понимающе кивнул, проводил его к столику и удалился.

Лаки занервничал, заерзал на стуле, включил диктофон на айфоне и спрятал его в карман джинсов. А что если никто не придет? Если он неправильно понял записку? Перепутал время, день, приехал не в тот «Гурджи»…

Лаки отвернулся к окну. Во дворе ресторана появился еще один автомобиль – скромный «Субару Форестер» занял место уехавшего кабриолета.

– У вас свободно? – раздалось над головой Лаки, он вздрогнул от неожиданности и обернулся.

Брют собственной персоной, довольный как слон, покачивается с пятки на носок, улыбается – угол рта справа приподнят, слева – по обыкновению неподвижен; то ли Брют в свое время получил по голове, и половину лица парализовало, то ли это результат болезни. Как обычно выбритый до синевы, расфуфыренный и надушенный. Лаки до сих пор не мог понять, Брют красится в черный или не поседел в свой полтинник с небольшим.

Не дождавшись разрешения, Брют сел, закинул ногу за ногу. Едва он поднял руку, ослепительно сверкнув запонкой на рукаве белоснежной рубашки, как официант спикировал к столу.

– Так это ты?.. – пробормотал ошарашенный Лаки.

– Ну а кто же? – улыбнулся Брют, сверкнув золотым зубом. – Конечно я, – он посмотрел на официанта и сделал заказ: – Мне, пожалуйста, баранью ножку, этот ваш пастуший рецепт. На гарнир – овощи, да побольше болгарского перца и зелени. Сырную тарелку и лаваш. Лаки, ты что будешь? Не стесняйся, я плачу.

Весь его вид говорил: «Заказывай, знаю ведь, что ты на мели». Лаки уже оправился от первого шока и в нем начала закипать злость. Он осклабился:

– Мне запеченную семгу с лимоном. Суши с икрой. С красной и черной. И еще кролика, пожалуйста, тушенного в белом вине со сливками… – наткнувшись на недобрый взгляд Брюта, довольно продолжил: – На десерт двойную порцию чизкейка и кофе этот, – он покрутил пальцами у лица. – От волшебных зверушек.

– Извините, но кофе лювак сейчас нет.

Лаки театрально развел руками:

– Какая жалость! А я его так люблю!

Брют смотрел на него, как рыбак – на червяка, зажатого между пальцами, прикидывал, как лучше насадить на крючок, и жалкий бунт Лаки для него был не более чем конвульсиями обреченного. Когда официант отправился исполнять заказ, Брют подался вперед, опершись на локти.

– На твоем месте я бы не паясничал, – в его голосе лязгал металл.

Лаки тоже подался вперед.

– Если с головы Юли упадет хоть один волос…

– То что? – Брют откинулся на спинку стула. – Что ты сделаешь?! Сотрешь меня с лица Земли? Скажешь, что записываешь наш разговор, и накатаешь заяву в полицию?

Откуда он знает про диктофон? Лаки боковым зрением заметил, что внучка пожилой пары раздраженно трясет телефон и ругается. Брют продолжил:

– Вчера ты сбыл задешево очень ценный и редкий арт. Он лежит у меня в кармане, и сейчас в радиусе десяти метров у всех вырубилась электроника. Упадет ли волос твоей Юли или упадет вся ее голова, зависит от тебя.

Лаки сообразил, что перегнул палку, и решил попытаться договориться по-хорошему:

– Брют, я не могу понять, из-за чего все это? – он развел руками. – Ты же знаешь, что я отдам тебе деньги! Мы же цивилизованные люди, мне еще жить в этом городе, я себе не враг. Назначь день, и я верну тебе эти тридцать штук… Нет, не тридцать, а пятьдесят, ладно, семьдесят… Хорошо, сто! Чего ты так смотришь? Договорились же по тридцать каждый месяц, я и платил, и не по тридцать, а по пятьдесят. Так когда? Назначь день.