Толстячок хихикнул, протянул руку:

– Сочувствую. Моя бывшая сделала так же: разнесла квартиру. Меня зовут Саша, если тебе грустно и не с кем выпить, то можно ко мне.

– Я зол и не расположен к беседе, – не ответив на рукопожатие, рявкнул Лаки, но увидев, как сосед побледнел и попятился, смягчился: – Может, в следующий раз!

– Тьфу ты, псих! – парень развернулся, чтобы уйти, но Лаки выскочил на лестничную клетку и заорал:

– Страшно, да?! Правильно, бойся!

Очкарик юркнул в соседнюю квартиру и захлопнул дверь, а Лаки со всей дури ударил кулаком о стену и не почувствовал боли.

Вернувшись к себе, он погладил вынырнувшую из кухни Дымку, взял ее на руки и сказал:

– И куда тебя девать? Ты ж помрешь, когда я в Зону уйду. А если не вернусь?

О том, что и Юля может не вернуться, он старался не думать. Если Брют пообещал, значит, так и будет, он не кидала. Будь честен с собой, Лаки: ты знал, с кем связывался? Знал. Знал, что зэки бывшими не бывают? Знал, как и то, что они живут по своим «понятиям» и обижаются, когда кто-то их законы игнорирует.

Он рухнул на кровать, прижал к груди кошку. Та не вырвалась, как обычно, а наоборот – замерла и заурчала.

Ты подставил Юльку, она в беде из-за тебя. И теперь тебе предстоит поход в Зону, где ты можешь погибнуть… Но самое мерзкое то, что тебе предстоит совершить насилие над женщиной после того, как совершили насилие над тобой. Впервые ты пересечешь Периметр не по своей воле.

Он уставился в потолок. Закрались мысли о пистолете, забранном «быками» Брюта, из ящика тумбочки. А что?.. Это был бы лучший вариант и для него, и для Яны Кузьмаковой… И Юльку Брют отпустит, значит, так лучше и для нее.

Сразу же вспомнилось кем-то сказанное, что самоубийство – это предательство. Юля просила его не умирать, она любит его, дурака, пусть и злится. А каким ударом его смерть станет для мамы! А сестра, Люська, она ведь пыталась сблизиться с ним, но Лаки всегда отталкивал ее, считая глупой малолеткой. Да, он редко с ними общается, но…

Лаки скривился, встал, отметив, что голова почти не кружится, и потопал делать себе кофе и кормить Дымку. Он принял вызов. Брют совершенно прав: взрослый мужчина тем и отличается от подростка, что должен отвечать за свои слова.

Достав из кармана айфон, набрал номер мамы – только полдесятого, еще не слишком поздно.

– Владька! – воскликнула она. – Привет! У тебя что-то случилось?..

Волнуется, чувствует. Родители всегда чувствуют. Или насторожилась, потому что он слишком редко звонит, и только по делу?

– Нет, просто захотел узнать, все ли у вас хорошо.

– Да?.. – в ее голосе прозвучали одновременно и удивление, и радость. – У нас… Ой, нет, вначале про себя расскажи, как ты там, сынок?..

«Мама, я звоню, потому что через несколько дней могу умереть. Прости меня, мама».

– Да нечего особо рассказывать, все нормально у меня. Жив-здоров и счастлив. Просто сон плохой приснился, – солгал он, прислонился к стене и увидел свое отражение в кухонном окне – растрепанный, полупьяный, никчемный неудачник. – Вот и звоню узнать, все ли в порядке.

Мама говорила почти полчаса, обо всем сразу, перескакивая с темы на тему – о вредной директрисе, которая мешает работать и внаглую выписывает себе премии, о Люськином новом кавалере – парне умном и из хорошей семьи. Сестра так в него влюбилась, что остепенилась, увлеклась английским и погрузилась в учебу, в надежде поступить на иняз… Лаки казалось, что у него докрасна раскалились уши, к которым, ежеминутно их чередуя, он прикладывал телефон, но прерывать маму не хотелось – вдруг он слышит ее в последний раз?.