Абдулов же Дмитрий Петрович в это время пытался встать с колен на ноги, но не мог: подгибалась правая рука.

— Ключицу сломал, — подсказал ему опытный Андрей.

Он стоял в сторонке, массировал ладонями ребра и, морщась, пытался делать дыхательную гимнастику. Дышать было больно. Он посмотрел на Веру: она молчала. Нечего было ей сказать на все это. Только нестерпимо хотелось уйти, и снова кружилась голова.

Абдулов крякнул. Мог бы и сам догадаться: эту ключицу он ломал уже не раз. Потому и плечом дергал, что какой-то нерв там был поврежден. Ярость хозяина вошла в берега. Ни Лученко, ни ее друг больше его не интересовали. Только убийца.

Он сел, привалившись спиной к стеллажу с бутылками, и велел:

— Проверьте, что с ним. Если еще дышит — снова к стулу. Если нет… — Он посмотрел на стоящие в углу канистры с бензином.

Двое охранников склонились над Самохваловым. Один перевернул тело, второй придвинулся к мотнувшейся голове, чтобы послушать дыхание.

Внезапно лежащий на полу окровавленный человек взорвался молниеносными движениями. Короткий взмах рукой — и зажатая в его пальцах металлическая полудужка, обломок наручника, полоснула наклонившегося по шее. Брызнул кровавый веер. Капли еще не долетели до пола, а Самохвалов уже впечатал тяжелый ботинок в коленную чашечку второго охранника, тот обрушился вниз, но еще по пути на пол получил в пах все тот же обломок металла и взвыл высоким голосом.

А убийца уже встал на ноги в полный рост. Страшный, окровавленный, с висящими лохмотьями одежды и содранной кожи, с врезавшимися в грудь осколками стекла, он не ждал ни мгновения, он двигался со звериной немыслимой скоростью. Те двое, что помогали встать упавшему хозяину, только шаг навстречу убийце успели сделать — а он уже был возле них, прыжком оказался рядом. Сделал движение, будто бьет одного из них в солнечное сплетение, а когда тот закрылся — другой рукой резко ударил в глаз. И сразу повернулся ко второму. Единственное, что удалось бедняге охраннику, — вцепиться в обломок наручников и вырвать его у Самохвалова. Но и этот был пойман на обманное движение в пах, а получил удар как раз в солнечное сплетение. Огонь вспыхнул в его груди.

Секунд пять, может, прошло с момента, когда над Самохваловым склонились, а он уже уложил четверых и метнулся в сторону выхода. Но перед ним вырос Двинятин.

— Нет… — прошептала ослабевшая Вера. — Не надо…

Опытный боец айкидо, Андрей допустил одну ошибку: он слишком рассердился. Нужно было сразу «включить» противника в поле взаимодействия, принять в себя без ощущения отдельности, как учит эта практика самозащиты — и тогда можно было бы «вести» его. Контролировать малейшее движение атакующего не умом, а внутренним чувством, опережающей интуицией. В том и смысл айкидо, чтобы становиться с нападающим одним целым, лишать его опоры мягкими, плавными, геометрически точными движениями — и оставаться неуязвимым.

Но больно уж агрессивно он был настроен. Слишком чудовищен, отвратителен был Самохвалов. И Двинятин тут же поплатился: успел перехватить бьющую руку, но получил страшный удар рифленым ботинком по пальцам ноги. Боль пронзила все тело снизу вверх до самого сердца.

Спасло его лишь неожиданное вмешательство Абдулова. Тот сумел встать и левой рукой сзади изо всех сил ударить Самохвалова по почкам. Любой другой человек, наверное, упал бы с переломленным позвоночником. Но маньяк только врезался всем телом в бутылки. Он не чувствовал боли. Обернулся, совсем уже страшный, с торчащими из лица зеленоватыми осколками стекла, ударил Абдулова в нос и снова ударил, не чувствуя, что его тоже бьют. Раздался тошнотворный хруст, Черный Абдулла упал. Он не потерял сознания, с ненавистью глядя снизу вверх на Самохвалова, истекающего кровью, как и он сам.