—Почему? — не отставала Лученко.

— Потому что я и ментам заявил: образно говоря, Эдю убила Тизифона, одна из трех фурий, она отвечает за месть и убийство! Я имел в виду трех женщин, боготворивших Ветрова. Припадок ревности, кинжал в грудь — это так по-женски!

—А ревнивый мужчина? Современный Сальери, который не мог простить Ветрову его гениальный фильм? Вы считаете это невозможным?

Батюк нахмурился. Складки у щек обвисли, глаза сделались серьезными. Он очень тихо прошипел сквозь зубы:

—Да что ж вы ко мне прицепились, детка? Считаете, что его мог убить каждый? Ну, мог. Даже я мог. Смотрите.

Неподалеку группа мужчин играла в дротики. Кто-то из посетителей, завсегдатай львовской богемной тусовки, прикрепил к стене круг для метания. Любители играли, промахиваясь и веселясь. Внезапно Роман Григорьевич выхватил откуда-то охотничий нож и азартно метнул его в мишень. Нож вонзился точно в середину круга.

—Бинго! — воскликнул Батюк, вновь развеселившись и радуясь, как ребенок.

Повернувшись к собеседнице, он признался, что всегда носит при себе холодное оружие. После гастролей в Чикаго, когда его обокрали и еще ножом порезали новый кожаный пиджак.

Вера молчала. Роман Батюк с непривычной внимательностью смотрел на нее и тоже молчал. Неловкость росла. Вдруг он ни с того ни с сего предложил ей участвовать в его новом театральном проекте. «Вы такая выразительная! Пока молчите — обычная женщина, но стоит вам только открыть рот — так золотые слова, как сияющий дождь… Прямо Эдит Пиаф!»

Вера улыбнулась с такой иронией, что Батюк мгновенно замолчал.

—Так о чем мы говорили? — с некоторой натугой спросил почетный президент фестиваля.

—О возможной мотивации со стороны мужчин.

— Все мужчины, приехавшие на фестиваль, — творцы. Они созидают, а не разрушают! И вообще, для художника стать убийцей так же чуждо, как для врача- нарколога стать алкоголиком. Нелепость!

— Ой ли? Пушкина помните? «А Бонарротти? Или это сказка тупой, бессмысленной толпы…» Ну и дальше по тексту. Что, верите, будто гений и злодейство две вещи несовместные?

Батюк еще больше помрачнел. Переходы от веселья к серьезности у него были мгновенными.

— Не верю. Совместные, — сказал он, раздраженно глядя на собеседницу. — В наше время все возможно. Просто есть в этом убийстве какая-то ярость. По-сальеривски холодно наблюдать, как твоя жертва медленно умирает от яда в бокале, — это я могу понять. А взять кинжал у Олафа и затем вонзить в грудь Эдику… Слишком аффектированно, по-женски.

—Да, несколько театрально. Но не только по-женски. — Она пристально посмотрела на Батюка.

Под этим взглядом он почувствовал себя дискомфортно. Засуетился, быстро рассчитался. Потом натянуто попрощался и устремился на очередной просмотр.

А Лученко мысленно поставила против его фамилии знак вопроса.

Теперь Боссарт. Где же он? Ушел куда-то… Вера быстро выяснила, что он отправился на круглый стол о дистрибуции анимационных фильмов. «Придется возвращаться в гостиницу, — вздохнула она, оделась и вышла на мороз. — Хорошо, что идти недалеко…»

Вернувшись, она выяснила, где находится пресс-клуб, и пошла по коридору. Услышала голос Боссарта из-за полуоткрытой двери. Заглянула.

—Да перестаньте говорить о дистрибуции, тут у всех все одинаково. У нас в Швеции — так же, как везде.

Поговорим лучше об искусстве! — заявил Олаф остальным иностранным участникам фестиваля.

Молодой итальянец Лукино Мутти, взявший на фестивале приз за лучший фильм в номинации до пяти минут, поднялся и принялся издеваться над телевидением, которое готово показывать его фильмы, но только бесплатно.