Но свет позади приблизился.

Море теперь шумело сильнее, должно быть, оно было рядом, тьма еще не стала кромешной, она могла различить пену волн и ощущала соль на губах.

Она опять обернулась.

Свет пропал!

Сначала она испытала огромное облегчение. Но потом ей стала ясна опасность. Он мог подкрасться к ним незаметно.

Их фонарь… Она должна погасить его!

Нет. Она резко остановилась. Тогда с ними все кончено. Они…

Анна-Мария остановилась, как вкопанная. Подол ее юбки зацепился за колючий вереск.

Эгон тоже увидел это.

— А где тропинка? — захныкал он.

Сколько же времени они, перепуганные, шли неверно? Она не знала, она все время думала о свете фонаря позади. Возможно — долго.

Легкие ее раздирало, она втягивала воздух глубокими, напряженными вдохами, чувствовала, что смертельно устала, пробираясь вперед и сражаясь с ветром и страхом.

— Там! Там в окне горит свет! Ты там живешь?

— Нет, — ответил Эгон, и его слабый голос подхватил и понес через пустошь.

— Все равно, идем туда! Давай, скорее!

Они расчищали себе дорогу в вереске. Анна-Мария пыталась идти в том направлении, где, по ее мнению, была тропинка, но она могла и ошибаться.

Она попыталась бежать, но это было почти невозможно по заросшей мелким кустарником и неровной земле. Она так устала, так устала — и мальчик, конечно, тоже.

Она еще раз обернулась. И увидела очертания мужской фигуры на фоне неба — близко, очень близко от них. Он что-то кричал…

— Скорее, Эгон, — задыхаясь, проговорила она. — Беги!

Мальчик был так же напуган, она могла слышать, как он периодически всхлипывает. Эти всхлипы смешивались с ее собственными. Они с трудом пробирались вперед по упрямо торчащему вереску, Анна-Мария схватила Эгона подмышку, и вдруг нога ее застряла. Оба упали на белый, колючий вереск, лежали, уткнувшись лицом в землю.

«Мальчик, — подумала она. — Я должна защитить мальчика… Господи, помоги нам, не оставляй нас!».

Она сжалась, обхватив руками Эгона, ожидая неминуемого удара.

5

Но ожидаемого удара не последовало. Равно как и жестокой, резкой, мертвой хватки насильника.

Две сильные руки подняли ее с колен, подняли и фонарь, который уже почти погас, помогли Эгону встать на ноги — казалось, все это — одним махом.

— Какого черта вы здесь делаете? — прокричал сердитый голос прямо ей в ухо. Мальчик присвистнул:

— Коль! Это всего лишь Коль, фрекен!

— Всего лишь? А ты кого ждал? — спросил он грубо.

Анна-Мария попыталась отчистить лицо от липких веточек вереска.

— Убийцу с топором, — прошептала она, задыхаясь. — Мы думали, это убийца с топором.

— Какой еще убийца с топором?

Он поднял фонарь, чтобы получше разглядеть ее, и теперь и Анна-Мария могла его видеть. Свет упал на неожиданно привлекательное лицо, намного более молодое, чем она ожидала. Глаза, черные, как ночь, иссиня-черные волосы под толстой вязаной шапочкой. Черты лица суровые, но тем не менее, на удивление чувственные. Больше рассмотреть ей не удалось, потому что отвернулся, помогая вернуться на тропинку.

Она настолько устала, что едва могла говорить.

— Нильссон говорил об убийце с топором. Насильнике, который сбежал и сейчас прячется здесь на пустоши. Это рассказали в городе, когда он ездил за пособиями для школы.

Приходилось напрягать голос, чтобы кричать так громко.

— Чепуха, — сказал тот, кого называли Коль. — Если ему кто-то и мог рассказать об этом, то только я, потому что именно я и ездил в город.