Две с половиной тысячи даже для Силантьева хороший заработок! Он примирительно улыбнулся Сутурмину, а Сутурмин – ему, и они так и расстались – с понимающей, сочувственной улыбкой.

И вот теперь Михаил кряжует хлысты в Глухой Мяте.

Привязанный кабелем к проволоке, висящей над эстакадой, ходит он по бревнам, то прикладывает мерную палку к хлыстам, то звенит пилой. Если посмотреть на него издалека, может показаться, что Силантьев делает городки и складывает их в «змейку» – трудную фигуру, на которую похож раскряжеванный хлыст. А если отойти еще дальше да к тому же забраться на сосну, то может показаться, что Силантьев вырезает не только городки, но и палки – это он выбирает из хлыстов длинномерные бревна судостроя, пиловочника, рудстойки. Прежде чем начать рез, Михаил окидывает бревна оценивающим взглядом, соображает, что можно взять, и только после этого набрасывает мерку.

Вот два хлыста. Из первого он вырезает долготье, дрова, а вот второй посложнее – в ровной, звонкой стволине не меньше двадцати метров, а сучки начинаются высоко, чуть ли не у самой макушки, и Михаил думает, что из нее выйдут два бревна судостроя. Он набрасывает палку – так и есть! Два толстых, кубометристых бревна может выпилить он, если комель свеж, если на нем нет напенной гнили – опасного порока древесины.

Взяв пилу наизготовку, как автомат, Михаил обходит хлыст со стороны комля, нагибается и видит желтую крестообразную трещинку, а вокруг нее – вялую, податливую на ощупь мякоть. Напенная гниль! Он шепотом ругается, но духа не теряет: от комля можно отвалить еще порядочный кусок дерева; не нарушив размеры бревен судостроя, можно сделать так называемую откомлевку. Щелкнув выключателем, он прижимает визжащую пилу к дереву, волнообразными движениями водит ее, и через полминуты комель отваливается. Михаил выглядывает на срез – гниль проникла далеко.

– Сволочь! – тихо ругает сосну Силантьев и настороженно смотрит на бригадира, работающего рядом электросучкорезкой.

Семенов увлечен – быстро переходит от хлыста к хлысту, инструмент в его руках поет почти без передыха, по проводу с воем и скрежетом катается кольцо, к которому привязан кабель сучкорезки. Ему некогда наблюдать за Силантьевым.

– Сволочь! – опять шепчет Силантьев, затем торопливо подходят к хлысту, кряжует его на два бревна судостроя и, когда бревна ударяются об эстакаду, скатывает их вниз, к Петру Удочкину.

Выражением лица, фигурой и движениями Михаил сейчас похож на мальчишку, за спиной матери ворующего конфеты из сахарницы с узким горлышком. Мальчишка уже просунул руку, зацепил пальцами порядочную жменю, но чувствует, что рука не лезет обратно. Он с трудом протискивает ее, замирая от страха, что мать обернется… Так и Силантьев – он катит бревно, а сам ногой прикрывает торец, чтобы Петр не заметил крестообразных полос. Силантьев норовит положить бревно так, чтобы оно уперлось гнилым концом в соседний штабель. Если это удастся, он на другом конце поставит свое клеймо – три палочки, и бригадир вечером сосчитает лишние кубометры судостроя, дорогого сортимента.

– Хочу помочь! – говорит Михаил Удочкину. – Тяжелое бревно – тебе одному не взять! – и радуется, что не Борщев, а Петр, доверчивый и простоватый человек, работает сейчас на штабелевке, – будь бы на его месте Никита Федорович, обман раскрылся бы еще до того, как старик увидел бы торец: бородатый черт гниль узнает нюхом, не заглядывая, по его выражению, под хвост бревну.

– Спасибо! – благодарит обрадованный вниманием Удочкин, помогая Силантьеву положить бревна так, как надо, – комлем к соседнему штабелю.