– А не бывает разве раздоров вследствие ревности? Или ото чувство, свойственное даже животному, теперь совершенно атрофировалось? – спросил Супрамати.

– О нет, бывают ссоры и даже семейные катастрофы, только реже прежнего. Во-первых, потому что вся человеческая порода пошла назад и стала апатичной, малодушной, трусливой, неспособной к более пылким, героическим, возвышенным чувствам; во-вторых, привычка – вторая натура, и, наконец, такие преступления, как задушить жену, а не то перерезать горло мужу или любовнику, караются очень строго. Это не устраняет, однако, убийства, замечу в скобках, и вообще преступность ужасающая.

Но возвращаюсь к дамам. Я еще не говорил тебе об одной категории женщин, прозванных «амазонками». Это совершенно независимые женщины, не желающие связывать себя ни браком, ни контрактом, но которые сохраняют за собою право иметь детей, если им вздумается, не отдавая в том никому отчета. Это совсем особый мир!

– Но неужели в христианской стране, где еще сохранились кое-какие понятия о нравственности, подобная свобода нравов допущена и терпима? – спросил Супрамати.

– Стихийная сила заставила допустить ее; так же, как женщинам дозволили основывать собственные университеты, клубы, убежища, больницы и т. д. Между учеными всяких категорий есть члены – женщины, и выдающиеся; как же ты хочешь, чтобы подобные женщины, независимые по уму и состоянию, – а зарабатывают они не меньше мужчин, – не получили права жить по своему усмотрению? Они воспитывают детей, если таковые окажутся, дают им свое имя и не требуют ничего на их содержание.

О, женщина сделала большой шаг в деле эмансипации. Она пробралась даже в священство. Здесь, в России, среди православных, нет женщин между священнослужителями; но в большинстве сект богослужения совершают молодые девушки. Но они должны быть весталками; верующие строго следят за этим и им плохо приходится, если они вздумают заняться флиртом. Супрамати вздохнул.

– Тяжело при всем этом являться в новом мире, – точно выходцам с того света, и наталкиваться на перемены, которые противоречат убеждениям, твердо внедрившимся в нашу душу

– Мне это знакомо. Помню, как меня коробило и возмущало, когда я не нашел невольников, а потом когда вассалы обратились в граждан. – Нарайяна засмеялся. – Поговорим о чем-нибудь другом, что тебя меньше волнует. Надо развлечь тебя, друг мой! Хочешь, я сведу тебя к моим приятельницам-амазонкам? Между ними есть прехорошенькие. Или предпочитаешь идти в театр?…

– А еще есть театры? Я тогда съезжу непременно, но не сегодня; посещение амазонок также терпит. Но раз мы коснулись этой темы, скажи мне, как развились искусства. Ведь ты всегда был знаток этого дела? – спросил Супрамати, наливая себе вина.

Нарайяна улыбнулся.

– У меня душа эллина, и я всегда любил прекрасное во всех видах. Что касается искусства с практической стороны, то оно сделало огромные успехи: машины работают с таким совершенством, что кажутся живыми. Человек покорил все стихии и эксплуатирует их с лихорадочной алчностью; богатство людское растет, а богатство природы оскудевает. Прокорм так дорог, что количество скота уменьшается с каждым днем; народ, принужденный к вегетарианству, менее подвержен эпидемиям, которые теперь чрезвычайно редки. Но, взамен того, страшно возросли эпидемии флюидические, и, безусловно, от сумасшествия самоубийств, маразма и преждевременного истощения людей погибает не меньше, чем прежде от холеры или чумы.

– Понимаю, физическая гигиена преуспела, зато духовная гигиена пала, – заметил Супрамати.

– Именно. И эта духовная упадочность прежде всего отозвалась на искусствах. Искусства, в тесном смысле, как живопись, скульптура, музыка, – все пропитаны цинизмом, который характеризует эпоху.