– Обычно ты более сдержанна, я вообще восхищаюсь твоим вкусом.

– Я понимаю, что изменила собственным правилам в этой комнате. Это был импульс. Пустилась во все тяжкие – так, кажется, говорят?

Он с удовольствием смотрел на нее. Ей хотелось быть «литературно образованной», что было похвально, – она проделала замечательную работу по самообразованию. Он понимал, что ей также хочется угодить ему, а это было излишне, потому что она и так была хороша. Сейчас она сидела откинувшись на спинку кожаного кресла. Белоснежный плиссированный воротник темно-синего платья подчеркивал ее стройную шею. Ему нравилась мода последних лет. Кстати, мода для плоскогрудых женщин-подростков двадцатых годов никогда не шла Ли. Она больше подходила Мариан…

– Пошли обедать, – позвала Ли, – а потом поднимемся в мою суперспальню.

* * *

Они лежали в цветочной шелковой «комнате в комнате», и Поль позволил себе расслабиться, как это обычно бывает после удовлетворения желания. Он зажег сигарету и затянулся. Ли ничего не имела против запаха табака. Мариан никогда вслух не возражала, это было не в ее правилах, она терпела молча, и это заставляло его чувствовать себя виноватым.

Обнаженная, Ли выскользнула из кровати, накинула синюю атласную ночную рубашку, в тон синевы комнаты, и вновь скользнула под одеяло. Ее дерзкие пальцы легко похлопали Поля по щеке, возбуждая его.

– О чем ты думаешь?

– Ни о чем особенном.

– Скажи, ты ведь нахмурился.

Ее пальцы разглаживали складки между его бровями.

– Ну же, Поль.

– Хорошо. Я вспоминал, что Мариан никогда не разрешала мне курить.

– Ты все время думаешь о ней, по крайней мере, очень часто, да?

– Естественно.

Ли молчала так долго, что он повернулся, приподнявшись на локте, чтобы посмотреть на нее. Ее круглые темные глаза были встревожены.

– Это потому, что ты чувствуешь себя виноватым перед ней?

Ему потребовалось время, чтобы ответить. «Вина» очень тяжелое, мрачное слово. А чудесное слияние двух тел, жар, который разливается у него в крови подобно вину или солнечному теплу, – кому это вредит? Никому. Но все-таки…

– Мне не нравится лгать, – ответил он наконец.

– И мне тоже.

Он знал это. Ли не принадлежала к тем женщинам, которые торжествуют, соблазнив чужого Мужчину.

– Иногда, Поль, я чувствую себя ужасно рядом с Мариан. У вас на седере или в моем магазине, когда она приходит за покупками. Она считает меня своим другом. Она кажется такой невинной, а я чувствую себя отвратительной. Отвратительной, Поль. Но я не перестаю заниматься тем, что делаю, и не хочу переставать.

Ему не хотелось говорить на эту тему, не хотелось нарушать состояние блаженства и покоя.

– Знаешь, я никогда не упоминала об этом, но я действительно боюсь, что Донал мог сказать ей что-нибудь о Париже.

Поль покачал головой:

– Вряд ли. Да и зачем ему это? Он ничего не добьется, расшевелив осиное гнездо. У Донала в голове совсем другие планы!

Ли хихикнула: осиное гнездо! Да, это, пожалуй, точное название того, во что может превратиться их семья.

Потом уже серьезно она сказала:

– Хенни потеряла бы всякое уважение ко мне, узнай она.

– Да, Хенни пуританка.

– Поколение людей, выросших перед войной, смотрит на жизнь совершенно по-другому, чем мы, ты согласен?

– Не всегда. Как, ты думаешь, отнесся бы к этому Хенк?

– Я не знаю.