И теперь если бродил по дому или саду ночью, то лишь для того, чтобы обрести душевный покой.
Он прекрасно знал, что внушает прислуге страх. И знал, что девушка, смотревшая на него из окна, совершенно его не боится.
Бедняжка, конечно же, обделена рассудком.
А жаль, черт побери. «Тело, как у сирены, и голова, как решето» — так, кажется, выразился Симонс, в последние дни постоянно жаловавшийся на новую служанку. Граф отказывался верить дворецкому, но когда и кухарка, и храбрая малышка Мэри, самая бойкая из горничных, стали приходить к нему с жалобами на девушку, способную спалить дом по глупости, тогда пришлось признать очевидное: бедняжка действительно не в себе.
Удивительно: такая красавица — и разум младенца. Вероятно, Господь решил вознаградить бедняжку необыкновенной красотой, с лихвой искупавшей ее недостаток.
Он не мог ее уволить. Ведь она, совершенно ни на что не способная, умрет от голода. Что ж, в Хеддон-Холле уже живет один убогий. Не беда, если их станет двое…
Действительно, они вполне подходят друг другу — он, граф, и она. Алекс громко расхохотался, и Лаура, испуганная этим сардоническим смехом, отпрянула от окна.
Глава 4
Лаура шинковала лук, и из глаз ее потоками лились слезы. Неожиданно кухарка сунула ей в руки серебряный поднос.
— Отнеси графу, да смотри, не урони по дороге.
— А как же Мэри? — Лауре сейчас меньше всего хотелось встретиться с графом — ведь от нее ужасно пахло луком.
— Мэри заболела. Ты пойдешь, — сказала кухарка. Девушка со вздохом подчинилась. Миновав холл — она впервые входила в него с черного хода, — Лаура повернула налево и оказалась на широкой лестнице, по обеим сторонам которой стояли мраморные боги и богини.
Собравшись с духом, Лаура побежала вверх по ступеням. И вдруг улыбнулась, вспомнив, как когда-то играла здесь с Алексом и как он своими сильными руками обхватил ее, не дав упасть.
Он отругал ее тогда, сказал, что лестница — не самое подходящее место для игр. Он говорил, что она могла упасть и разбиться. Лаура помнила, как смотрела ему в глаза и утвердительно кивала, когда Алекс спрашивал: «Ты меня понимаешь?» Но лучше всего ей запомнились его губы и длинные ресницы, казалось, они порхали над его черными глазами точно крылья.
Лаура замедлила шаг — поднос был тяжелым. Не так-то просто идти по лестнице с серебряным подносом, на котором, кроме чайника, громоздились блюдца с несколькими видами джема, а также фрукты нарезанные тонкими ломтиками, и накрахмаленные льняные салфетки с фамильным гербом Кардиффов.
На стенах висели картины известных художников, и Лаура узнавала многие из них — ведь в академии миссис Вулкрафт преподавали и историю изобразительного искусства.
Лестница заканчивалась широкой площадкой. Лаура подошла к массивной дубовой двери и постучала. Никто не ответил. Она немного подождала и снова постучала. И вновь тишина. Повернув бронзовую ручку, девушка открыла дверь и заглянула в комнату. В глаза сразу же бросилась широкая кровать под высоким балдахином. Но в кровати никого не было.
В следующее мгновение она увидела его. Граф стоял к ней спиной, лицом к двери, ведущей на застекленную лоджию, превращенную в маленькую оранжерею. Солнце светило в узкое стрельчатое окно, расположенное слева от него, и он был весь залит потоками света.
Как и прежде, граф был в черных бриджах, однако на сей раз надел белую шелковую рубашку, подчеркивавшую ширину его плеч. Он стоял, подбоченившись, и смотрел на сад, почему-то называвшийся зимним.
— Поставь поднос на стол, Мэри, — раздался его голос; он по-прежнему стоял спиной к девушке.
Молча выполнив распоряжение графа, Лаура принялась осматривать комнату. Раньше ей не доводилось здесь бывать, но она была наслышана о красоте и роскоши хозяйской спальни. |