— А вот про эти самые! — Андрей насмешливо показал глазами в сторону нагрудного кармана джинсовой куртки Холина, из которого неосторожно выглядывал самый хвостик зеленой иностранной денежки.

— Ах, эти! — смутился Григорий. — Да мы с Ильдаром отбивались как могли. Но куда там? Веришь — нет, буквально силой пихнул?

— Прямо-таки силой?

— Точно так, — серьезно подтвердил Джамалов. — Сходите, говорит, мужики, снимите стресс. Мол, после таких дел сам Бог велел… Гришка, ты ведь испытал стресс?

— Я-то? Однозначно!..

Санкт-Петербург,

8 сентября 2009 года,

вторник, 09:14 мск

— …Женечка, зачем ты так тратишься?! Ну куда мне одной столько? — причитала Анна Семеновна, выкладывая на стол содержимое двух пузатых фирменных пакетов из «Ленты».

— Ничего, мать. Запас мешку не порча, — не поворачивая головы, отозвался на это Крутов. Сейчас он, с голым торсом и дымящейся сигаретой меж пальцев, стоял у распахнутого окна родительской комнаты и задумчиво наблюдал за броуновским мельтешением на фоне привычного до боли и до самого распоследнего кирпичика-деревца знакомого городского пейзажа. В этой не вполне типичной по классическим питерским меркам «малолитражной» коммуналке, что на улице Пестеля, было всего четыре комнаты. Две из них являлись козырно-смежными, и именно в них на протяжении нескольких поколений обитало семейство Крутовых. Здесь Женя родился. Отсюда он когда-то пошел в первый класс, сюда за ним некогда пришли из военкомата.

— Господи, опять икра! Да я еще прошлую не съела!

— И напрасно. Тебе, с твоим пониженным гемоглобином, красную икру надо есть обязательно. Да, так что там насчет чистой рубашки?

— Погоди, сынок. Я сначала тебя завтраком накормлю.

— Извини, мать, завтракать мне некогда, опаздываю.

— Как же так? А я блинчиков напекла, твоих любимых!

— Хорошо, заверни мне с собой. Только немного.

Анна Семеновна посмотрела на сына с укоризной:

— Женечка, по-моему, ты снова стал плохо кушать. Совсем исхудал со своей работой. Тебя что, твоя Люся совсем не кормит?

— Мам, я ведь на самом деле горю! — поморщился Крутов, не желая развивать тему еды и Люси.

— Сейчас-сейчас, несу, — засуетилась Анна Семеновна. Шаркая шлепанцами, она прошла в соседнюю комнату и вскоре вернулась, неся на плечиках ослепительно-белую отутюженную рубашку. — Вот, одевайся.

— И как это у тебя получается? — искренне удивился Женя. — Я вроде бы и с «Тайдом» рекламным пробую, и с чертом в ступе — но все равно, как у тебя, не выходит.

Мать буквально вся засветилась от гордости и счастья:

— А потому, что это за стирка, на машинке-то? Я вот всю жизнь руками стираю. Опять же — крахмалить обязательно! Погоди-ка… — Сияние на лице резко сменилось выражением озабоченности. — Что значит у тебя не получается? Так ты что, еще и рубашки сам стираешь? А Люся твоя чем тогда вообще занимается?!

— Я не хотел тебе говорить, но… Короче, у тебя устарелая информация. Мы с Люсей расстались, — ровным голосом произнес Крутов, понимая, что лучше всего будет закрыть эту тему раз и навсегда.

— Когда? Почему?! — всплеснула руками Анна Семеновна.

— Когда? А дней через десять после ее вселения. Почему? — Женя пожал плечами. — Наверное, я пока еще не дозрел до семейной жизни.

Конечно, в данном случае он лукавил. Никакой совместной жизни с девушкой Люсей строить он не собирался и позволил ей на некоторое время разделить свой холостяцкий быт исключительно в целях гормональной поддержки.