— Ну что, снежок, давай, открывай рот…

Но он сжал челюсти так, что открыть их невозможно было и прессом… и тут ему прямо в лицо ударила мерзкая, вонючая струя. А остальные стояли вокруг и ржали…

Насиловать его негры не стали. Он сам не помнил, как дошел домой и что сказал матери — но в школу он не ходил три дня. Просто лежал и смотрел в потолок. Мать, всегда тихая и смирная, в пух и прах разругалась с отцом, она швырнула в него сковородкой и сказала, что если они не уедут отсюда, то она разведется и заберет сына, что для католички было вообще немыслимо.

А он за эти три дня кое-что понял. Понял, что все вокруг враги и что жалеть не стоит никого. Понял, что такое ненависть. И дал себе зарок — подкрепленный большим гвоздем, который он нашел и заточил, — что никогда не станет на колени.

Бубу убили в разборке наркомафии — он был на подхвате, и итальянцы, которые не любили негров и не давали им свободы, прошили его очередью из «узи». Стэн Долан — он тогда уже закончил школу — несколько ночей приходил на муниципальное кладбище, чтобы помочиться на могилу Бубы. Из остальных семи к настоящему моменту были живы только двое — один мотал пожизненное в Фолсоме, другой — разматывал тридцать лет. Надеяться на помилование им не стоило, какие бы адвокаты у них не были.

Но Стэн все равно это помнил.

И только совсем недавно, первый раз побывав на Украине, он испытал настоящее наслаждение. На Украине было много борделей: и с женщинами, и с детьми — и в одном из них он нашел ответ на свои мучения. Это был русский мальчишка, белобрысый, лет десяти — и люди, которые присматривали за порядком в борделе, связали его и поставили на колени, а Долан ходил вокруг него, осыпая самыми страшными проклятьями и оскорблениями, какие только мог придумать, а потом расстегнул ширинку и… помочился на лицо ребенка точно так же, как когда-то помочились на его лицо. С тех пор то, что с ним случилось, не являлось ему во снах, не мучало его.

Служители борделя, конечно, удивились — но ничего не сказали. В конце концов, время было оплачено и… мало ли у кого какие завихрения в голове.

Он расплатился. За все. И за свое унижение — и за унижение своей страны с Россией в лице русского мальчишки.

Сегодня — он расплатится еще раз…

Борисполь…

Самолет шел на посадку, под крылом мелькала голая, грязная, изуродованная гусеницами земля, дороги, ограждение летного поля из больших, наполненных землей мешков. Чуть в стороне от садящегося самолета плыл похожий на большую стрекозу боевой вертолет, отстреливающий тепловые ловушки. Огненные шары выпадали из его брюха и, горя, устремлялись к земле…

Красную дорожку не постелили, ублюдки, — возможно, из-за ветра, возможно, из-за чего еще. Почетного караула тоже не было — только американские «Хаммеры», окружившие самолет со всех сторон и направившие во все стороны света пулеметные стволы. Несколько машин — как обычно, использовались черные бронированные «Субурбаны» — ждали их около трапа, выстроившись полумесяцем. На некоторых были открыты люки, и в люках были пулеметчики с «ПК».

Трап подали советского образца — Долан едва не упал, сходя с него. Журналистов почти не было.

Навстречу заму госсекретаря шагнул высокий, тощий, как палка, руководитель гражданской администрации Поль Регнер. Дипломатичный франко-канадец с американским гражданством, здесь он отвечал за правильное распределение средств, выделяемых мировым сообществом на реконструкцию. Украины. Читай — их распилом, почти открытым разворовыванием, наделением жирными контрактами нужных фирм. Этому — присутствие партизан было очень даже кстати, потому что позволяло легко и быстро объяснять, почему на восстановление одной и той же школы деньги выделялись пять раз.