| Почти дошли. В глубине этой улицы уже виднеются пальмы Санта-Катарины, из-за гор на другом берегу реки выглядывают, точно тучные женщины из окошка, грузные тучи — и, услышав такое сравнение, Рикардо Рейс только пренебрежительно пожал бы плечами, ибо в его поэтическом мире туч почти что и не существует — разве что мимолетное белое облачко, а если дождь льет с нахмурившегося неба, то это оттого, что аполлон скрыл свой лик. Вот подъезд моего дома, вот ключ и лестница, первый пролет, площадка, второй, при нашем появлении не распахнулись окна, не отворились двери, похоже, что здесь поселились самые нелюбопытные люди в Лиссабоне, впрочем, они, может быть, подсматривают в щелочки, посверкивают глазом в скважине, ну, вот мы и входим, распределив усилия, вносим два маленьких чемодана и один большой, платим оговоренные деньги, даем, как полагается, сверху, на чай, чувствуем, как шибает в нос сильный запах пота: Если чего надо будет, знаете, где нас найти, мы всегда там, и слова эти произнесены так твердо, что Рикардо Рейс не сомневается, что найдет грузчиков на площади Шиадо, но не ответил: А я -всегда здесь, человек, учась, выучивается среди прочего и понимать, что все рано или поздно кончается, а «всегда» — прежде всего остального. Грузчики протопали вниз по лестнице. Рикардо Рейс закрыл дверь. Потом, не зажигая света, обошел всю квартиру, слушая, как гулко отдаются его шаги по незаселенному ковром полу, как отзывается им пустое нутро шкафов и буфетов, пропахших давним запахом нафталина, выстеленных шелковой бумагой, как подрагивает пух в углах, как постанывают канализационные трубы, когда снижается в сифонах уровень воды. Рикардо Рейс отвернул краны, дернул раз и другой цепочку слива, дом ненадолго наполнился новыми шумами — журчанием воды, кряхтением кранов, постукиванием счетчика — и замер вновь. На задах дома — дворик, сохнущая на веревке одежда, грядки с пепельно-серыми кустиками, бетонные резервуары, собачья будка, крольчатник и курятник, где копошится потенциальная крольчатина и курятина, и Рикардо Рейс задумался над неисповедимыми путями семантики: один лишь суффикс — и вместо помещения получаем блюдо. Он вернулся в гостиную, поглядел через немытое окно на пустую улицу, на хмурое небо — да, вот он, мертвенно-бледный на свинцовом фоне туч, беззвучно ревущий Адамастор, какие-то люди разглядывают корабли, время от времени задирая головы к небу поглядеть, нет ли дождя, двое стариков все на той же скамейке ведут беседу, и Рикардо Рейс улыбнулся: Славно получилось, они так заговорились, что даже не заметили новосела, и испытал странное удовлетворение, словно удалась невинная и веселая шутка, получился дружеский розыгрыш — это у него-то, к подобным затеям совсем не склонного. Спохватившись, что все еще стоит в плаще, как будто, едва успев войти, уже собрался уходить, как водится за врачами, согласно распространенному скептическому мнению, или пришел наскоро оглядеть место, где ему предстоит провести не более суток, он вслух, в полный голос, с нажимом, словно для того, чтобы не позабыть, произнес: Я здесь живу, здесь я живу, это мой дом, вот мой дом, другого не будет, и тотчас его охватил внезапный страх — показалось, что он в глубоком подземелье, а толкнешь дверь — окажешься в другом, еще более глубоком и темном, или вообще шагнешь в пустоту, в ничто, в проход к небытию. Он сбросил плащ, снял пиджак и сейчас же озяб. Заученными, отработанными в другой жизни движениями открыл чемоданы, принялся методично разбирать их содержимое, выкладывать одежду, обувь, бумаги и книги, и все те необходимые или бесполезные мелочи, которые возим мы с собой с места на место — нити, из которых сплетается наш кокон — нашел халат, облачился в него, и сразу стало похоже, что человек — у себя дома. Включил электричество, и вспыхнула голая лампочка под потолком: надо абажур купить — матерчатый ли купол, стеклянный ли матовый шар — сгодится любое слово, лишь бы не резало глаза, как режет сейчас. |
