Изменить размер шрифта - +
В деревне воцарилась зловещая тишина. На дорожке никого, музыки не слышно, не видно фонариков… Может, слухи об очищающем ритуале и есть всего лишь слухи?

12:00. Я очень разочарована. Как я готовилась к этому дню! Подумав, что сторонний наблюдатель с камерой мало кому понравится, я и сама хотела окунуться. Даже надела купальник, повязав сверху большое полотенце. Если я сейчас пойду домой и залезу под теплое одеяло, то поступлю, как настоящая трусиха.

Минуточку. Я же здесь. И океан — вот он, передо мной. Почему бы не окунуться?

Припрятав вещи у лестницы, снимаю утепленную куртку, жилет, фланелевую рубашку и теплое белье. На пляже все равно никого нет — так зачем мне купальник? Шагаю к воде по острым камням. Постепенно входить в ледяную воду — удовольствие не для слабонервных, поэтому я ныряю и делаю несколько быстрых гребков. Нос тут же замерзает, становится трудно дышать. Волны высокие и непредсказуемые. Меня охватывает восторг и ужас. Еще 10 футов, и можно поворачивать к берегу.

«Ясёй, ясёй, ясёй!»

Я резко оборачиваюсь. По лестнице движется вереница людей с фонариками. Деревенские накачались саке и набрались наконец храбрости окунуться в ледяную воду.

Ширина пляжа — не больше 10 футов. Моя одежда и камеры спрятаны за скалами над линией прилива, у подножия лестницы. Я в ловушке. Мне становится страшно. Что же делать? Решаю хотя бы подождать, пока они разденутся — тогда мы будем на равных.

Оказывается, это была не очень хорошая идея. Ведь мне гораздо сильнее хочется вылезти из воды, чем им в нее залезть. Они не спешат, устраивают на пляже своеобразный филиал раздевалки спортклуба, дерутся полотенцами, пускают по кругу бутылки согревающего саке и испуганно высматривают в черной воде притаившихся опасных тварей. Я тем временем уже не чувствую рук и ног. На ум приходит статья, которую я недавно читала: в национальном парке Глейшер во время заморозков у деревьев замерзли клетки, и они взорвались!

Наконец терпению моему приходит конец. Еще чуть-чуть — и им придется меня спасать.

«Добрый вечер, ребята», — произношу я на почтительном японском.

Все замирают, как ослепленные фарами кролики, и начинают оглядывать черные воды с утроенным испугом.

«Кто это?» — наконец спрашивает самый отважный.

Почему-то на ум приходит только один ответ: «Скрытая камера». Но я не знаю, как будет «скрытая» по-японски, а словарь лежит на берегу, рядом с полотенцем. Ни один из диалогов из учебника в данной ситуации не подходит. Более того, я вообще-то приехала в Идзику — да и в Японию, собственно, — для того, чтобы снять документальный фильм. Настало время выбирать — камера или полотенце?

«Не могли бы вы передать полотенце?» — я усиленно делаю вид, что ничего такого не происходит. А ведь это моя первая режиссерская неудача.

Японцы хоть и теряются в нестандартных ситуациях, но чего у них не отнимешь, так это врожденного такта. Услышав мою просьбу, они наконец вышли из ступора и поняли, что надо делать. Мне тут же протягивают с десяток полотенец, держа их на манер плаща тореадора и скромно потупив глаза. Я кутаюсь в пушистое полотенце, которое ветер так и норовит сорвать, и бегу к куче своей одежды. Пока одеваюсь, безымянная рука протягивает мне бутылку саке и стаканчик.

И вот я снова в приличном виде. Мои новые друзья решают, что нет причин приостанавливать очищающий ритуал, и бросаются в воду. Я беру камеру, но руки не берутся снимать: надо же как-то отблагодарить их за деликатность.

И я прощаюсь. К несчастью, Идзика стоит на высоком утесе, и чтобы добраться до гостиницы, предстоит преодолеть 434 ступени. Карабкаясь по лестнице, чувствую, как мое тело коченеет, точно дохлая кошка на дороге после захода солнца.

Прежде чем принять ванну, в Японии принято соблюсти определенный ритуал.

Быстрый переход