Лишь в Костроме присягнувший королевичу Владиславу сторонник Сигизмунда и московского правительства семибоярщины воевода Иван Шереметев не открыл крепостные ворота Пожарскому, отказываясь впустить в город ополчение. Но жители Костромы ударили в набатный колокол, связали воеводу и вышли встречать Пожарского, ему даже пришлось спасать Шереметева, которого жители хотели публично казнить за предательство и неподчинение народному ополчению.

Зато в Ярославле после прибытия туда отряда Лопаты Пожарского, отогнавшего от стен города казаков, наместник, боярин Андрей Куракин, и воевода первого ополчения Андрей Бутурлин сразу же перешли на сторону второго ополчения и присоединились к Дмитрию Пожарскому. Здесь у князя Дмитрия Михайловича вызрела мысль вместо Суздаля сделать Ярославль сборным местом русских войск и даже главным местом проведения Земского Собора.

– Здесь и на царство можно быть избранным в случае чего, князь, – сказал боярин Куракин в присутствии Минина и Пожарского.

Минин внимательно поглядел в глаза Пожарского с немым вопросом «почему бы и нет, князь, что скажешь?».

– Человек предполагает, а Господь располагает, – уклончиво ответил Пожарский, – не будем торопить события.

– Как не торопить? – встрял в разговор Бутурлин. – Надо торопиться с казаками объединяться и идти с ними на Москву. А освободив совместно Москву, надо быстрей царя выбирать…

Пожарский качнул головой и сказал твёрдо, как отрезал:

– Надо осмотреться именно из Ярославля, чтобы решить, как действовать дальше, – кивнул в сторону Минина. – Именно здесь надо собрать как можно больше ратной силы и казны для Минина. Это казаки казной не занимаются – и напрасно, – веря, что разбоем и грабежами всё получат сразу в один момент. А мы не разбойники, мы – народное ополчение. Чтобы Москву от поляков освободить да и с казаками не слиться в разбойных устремлениях, мало выполнить задачу военной победы над врагом… Надо придушить всякую душевную смуту в русских совестливых душах и мятежных вольнолюбивых сердцах, отбить охоту предательством и изменничеством скрашивать себе жизнь, присягами иноземным королям и королевичам, самозванцам без роду, без племени…

– Правильно рассуждаешь, Дмитрий Михайлович, – пылко откликнулся Минин. – Государственный, независимый и свободный ты человек, князь, раз верно о государстве и его многострадальных подданных печёшься. Только в горниле освобождения от внешних и внутренних врагов можно придушить криводушие, безверие, поголовное предательство в народе, во всех его слоях, установить единодушие, направленное на настоящее укрепление народной государственности…

Пожарский задумался, внимательно посмотрел на Куракина, Бутурлина и остановил свой взгляд на Минине.

– Вот ты, Минин, и поможешь мне составить особую «ярославскую» грамоту, из которой должно следовать, что целью народного ополчения является не только освобождение Москвы от поляков, но и укрепление русской сильной государственности, чтобы внести в неё могучую верховную власть и уважаемое народом правление, основанные на воле русского православного народа.

И была составлена первая знаковая «ярославская» грамота, подписанная Пожарским и Мининым, где говорилось о необходимости созыва выборных людей на общий народный совет:

«Вам бы пожаловать, помня Бога и свою православную христианскую веру, советовать со всякими людьми общим советом, как бы нам в нынешнее конечное разоренье быть не безгосударным, чтобы нам, по совету всей земли, выбрать сообща государя, кого Бог милосердный даст, чтобы Московское государство вконец не разорилось бы. Сами, господа, ведаете, как нам стоять без государя против общих врагов, польских, литовских и немецких людей и русских воров… Как нам без государя о великих государственных и земских делах с окрестными государствами ссылаться?! И по всемирному совету пожаловаться бы вам – прислать к нам в Ярославль из всяких чинов людей человека по два и с ними совет свой отписать».