На рассвете, когда начал грузиться первый эшелон, Канашов поехал проститься с семьей Русачевых. Удивленные и напуганные встретили его Марина Саввишна и Рита.

— Боже ты мой, припоминаю военную жизнь. Я, Михаил Алексеевич, уже помаленьку стала отвыкать от этих тревог. А привычка вставать по-солдатски, по первому сигналу, еще пока осталась.

Марина Саввишна не спрашивала Канашова, почему так поспешно он уезжает. Она понимала, что каждого военного человека могут поднять по тревоге в любую минуту, будь то ночью, днем, в бурю, в дождь или свирепый мороз. Отдадут приказ — и военнослужащий идет его выполнять, повинуясь беспрекословно.

— Риточка, да поставь же хоть чаю…

— Что вы, Марина, Саввишна, я ведь только проститься зашел. У русских людей принято на проводах водку пить…

— Водочки нет, а спиртом могу угостить, Михаил Алексеевич, — стала хлопотать Саввишна.

— Нет, я нарушу эту традицию. Нельзя мне голову дурманить сейчас. Я, грешный, когда позволяю себе выпить, так это зимой после охоты да баньки, чтобы кровь разогнать.

Канашов поднялся. Рита стояла в халате, в тапочках на босу ногу и зябко вздрагивала плечами от волнения.

— Давайте прощаться, Марина Саввишна. Пожелаю вам здоровья! Спасибо вам за вкусные обеды и внимание ко мне!

— Вам, Михаил Алексеевич, спасибо! И слов не подберу, как благодарить за вашу заботу о нас. Откровенно скажу, вы родственником нам стали… — Марина Саввишна утерла полотенцем слезы.

Канашов подошел к Рите. Протянул руку, крепко пожал.

— До свидания! Ребят береги, расти их, как задумала. Если хорошими людьми вырастут, всякий добрым словом помянет тебя как мать. Вот окончим войну — соберемся все за столом.

— Напишите, когда на новое место прибудете, — попросила Марина Саввишна. Она сунула Канашову сверток. — Возьмите хоть немного пирожков ваших любимых, с вишнями.

— Ну, это напрасно, Марина Саввишна…

— Возьмите, а то я всерьез осерчаю. Я весь день вас ждала, думала, вот-вот обедать придете. Зачерствели они малость.

Канашов подошел к кроватке Евгешек.

— Спите, орлы? Может, еще в жизни повстречаемся, а пока мир вам и здоровье.

…Приехал Канашов к эшелону, когда уже подали паровозы.

На рельсах повсюду валялись клочки сена, разбитые ящики, банки от консервов. Погрузка подходила к концу. До отправки остался час.

Комиссар дивизии Саранцев командовал:

— Живее, живее! Ну, чего вы лошадей не заводите? Давай вон в четырнадцатый вагон, там есть еще место.

Канашов подошел к нему, развернул сверток и предложил:

— Угощайся сладкими пирожками. Три дня, как с огня, и все пар идет…

Саранцев взял один.

— Бери еще, а то пока разберешься, я их прикончу.

— Да ты, Михаил Алексеевич, я вижу, не терялся тут. Пока мы формировались, повариху нашел. А пирожки дивные — придется мне еще взять у тебя.

2

Канашову казалось, что эшелон идет к фронту очень медленно. Несколько раз ему приходилось вступать в перебранку с военными комендантами. Но коменданты неумолимы. У них свои начальники, свои планы и графики движения эшелонов. И тут хоть лоб разбей, а они проводят свою линию.

В такт перестуку колес текут беспокойные мысли Канашова. «Какая-то кутерьма, и только. Нас торопят, подгоняют — быстрее заканчивайте формировку и давайте на фронт, а тут, в тылу, будто и не думают о войне. График соблюдают и не спеша пропускают эшелоны. В Уфе командующий войсками округа телеграммами „забомбил“. А здесь ходят, разгуливая вразвалку, железнодорожники, и мы ползем черепашьими темпами.