Мы любовались ленточными агатами, отпечатками низших животных на золнгофском сланце, аммонитами, вычеканенными, как толстые золотые монеты. Но первое место по праву принадлежало окаменелым шишкам хвойных деревьев из Калифорнии, которые были представлены в поперечных срезах. На гладко отполированной поверхности просвечивали венчики светлых зерен. В этой красоте есть что-то переворачивающее душу, точно стрелой поражающее наше сердце. Мы закрываем глаза от чересчур яркого блеска, падающего на эти сокровища оттуда, где они чеканятся. Нам доступно только созерцать его слабый отблеск в зеркале бренной красоты; в своем чистом виде он был бы для нас смертоносен.
Затем мы еще заглянули в мастерскую одного скульптора и побеседовали с врачом больницы для душевнобольных, расположенной возле собора. Тот рассказал нам об одном из пациентов, который удивляется, отчего это, «что ни день, все время, оказывается понедельник».
На обратном пути мы сделали остановку возле луга, на котором четыре аиста с важным видом занимались охотой. Яркие ленты из лютиков окаймляли заболоченные канавы; великий золотых дел мастер окружил этой рамкой поля фиолетовой эмали, потому что на лугу цвел сердечник на длинных ломких стебельках. Существуют такие мотивы, которые в царстве живописи доступны только импрессионизму. Наверное, к ним относятся и букеты из подобных цветов — сплошная дымка, нежная, как благоуханное облачко, для передачи которой требуется проникновенное осознание бренности. Для того чтобы справиться с этой задачей, нужно участие декаданса. У всякой культуры есть множество подъемов и спадов. В пластическом выражении она может что-то потерять, зато усилиться в своих химических возможностях, в способности духа вступать в тончайшие связи с материей.
Вечером мы уже были в Кирххорсте. Это был день, наполненный людьми, картинами и плодотворными впечатлениями. Сейчас, когда далекие путешествия невозможны, надо бы мне почаще делать поездки в маленькие городки Нижней Саксонии. Там таятся богатства, о которых мы и не подозреваем.
В самом сердце змеиного царства. Животные были темной окраски, черные по бокам и с синей полосой вдоль хребта. У других кожа состояла, как мне не раз приходилось наблюдать, из чередующихся черных и светлых чешуек. Мы стояли в кухне, одна из змей проползла под ногами матери. При виде другой я высказал пожелание иметь костюм такого же рисунка, как кожа этого животного. Отец тоже был там, но где-то в тени. Мать стояла слева от меня, отец — справа.
Такие сновидения — как образное высказывание оракула, это испытание на жизненную силу, они приоткрывают перспективу будущего, обнаруживают тайное. Этому отвечает их напряженность, та зачарован-ность, с которой их смотришь. Тебе дается заглянуть немного в кухню. Если с этим связано чувство страха, это означает дурное предзнаменование.
К вопросу морфологии. Змея в плане исторического развития появилась позже, чем родственные ей животные с ногами; на это указывают не только остаточные признаки таза. Тем не менее она принадлежит к первоначальным формам, является абсолютным животным. В классе рептилий развитие ближе всего восходит к этому прообразу, существующему вне времени. Во многих отрядах в ходе его наметилось нечто подобное, так, например, у простейших, рыб, червяков, динозавров.
Это может служить указанием на то, что мир животных, очевидно, имеет некий более высокий аспект, чем филогенетический. Как и в истории человечества, здесь есть признаки такого развития, которое, несмотря на несовпадение во времени, направлено к одной и той же цели, и тем самым говорит о духовном и морфологическом родстве, которое стоит выше естественного кровного родства. Подобно тому, как богиня может быть выполнена скульптором из бронзы, глины или мрамора, идея рыбы может с большим или меньшим приближением воплощаться в ихтиозавре, нарвале или акуле. |