|
Хороша его мысль о том, что образование современного национального государства тем более способствует развитию чистой методики, чем позднее оно осуществлено: совершенно так же, как рост появляющихся на голом месте городов основывается на геометрических планах. В числе таких наций Валери в 1896 году называет Германию, Италию, Японию и полагает, что к ним могла бы относиться и Россия, если бы этому не препятствовала громадная протяженность ее просторов. Таким образом, тут он уступает в проницательности Токвилю. Разумеется, он подходит к вопросу с позиций эстетика, а не политика.
В качестве прототипа планомерно действующего завоевателя, который все успешнее противопоставляет интуиции — время, гениальной одаренности — упорную посредственность, у Валери выступает прусский генштаб, олицетворением которого является Мольтке. Тем самым он ограничивает свои наблюдения слишком узкой областью и ставит под угрозу пропорциональность общей картины.
Потому что, несмотря на всю точность описания надвигающейся угрозы, в своем полемическом применении оно явно неудовлетворительно. Автор ставит себя в такое положение, когда против него могут обратить его же оружие, поскольку рациональное упрощение жизни, которое так пугает нас в немцах, несомненно, первоначально исходило из Франции. Там берут свое начало ценностные установки XIX века. Один из его признаков представляет собой победное шествие десятичной системы, сопровождавшее продвижение наполеоновской армии. В Германии еще сохранялось то, что выросло естественным путем, это, в частности, было замечено французскими романтиками. Великое падение ценностей наступает лишь со второй половины XIX века. Вопрос же о том, господствовала ли в Берлине времен Вильгельма I и Мольтке меньшая степень органической ответственности, чем в Париже времен Золя и Наполеона III, вряд ли можно считать решенным, особенно если не смотреть на вещи с чисто западноевропейской точки зрения. Ведь тут еще оставалось так много несделанного. Можно также задаться вопросом, не был ли первый раздел Польши началом той conquête méthodique, о которой говорит Валери, став первым толчком к разрушению мира. В этом Мария Терезия доказала, что она как государыня и как мать мыслит более здраво и справедливо, чем Кауниц и Фридрих.
Примечательным остается и то, что мощный акт нормирования, произведенный в 1789 году и затем продолженный Наполеоном в европейском масштабе, затронул во Франции область частной жизни гораздо меньше, чем в Германии, а потом, под влиянием немецких социалистов, и в России. Точно так же и в Англии революция оставила нетронутым очень многое из давно существующего, включая даже смешные пережитки. В этих странах есть противовесы, которые противостоят нормированию и его политическим последствиям, в Германии же их нет. Поэтому в Германии часто оказывает разрушительное действие то, что в этих странах способствует благоденствию.
Пополудни приходил капитан Томас и передал привет от Стюарда Худа. Последний работал у англичан в том ведомстве, которое у нас называется Iс, он навестил меня сразу же после начале оккупации. Сейчас он снова вернулся в Шотландию и работает там над переводом «Мраморных скал». Таким образом, встреча оказалась плодотворной, да и в остальном мне в общем и целом не приходится жаловаться на моих оккупантов.
Томас привез мне куски перевода. Худ предлагает переводить «Oberförster»(Старший лесничий (нем.)) как «Chief Ranger». Немецкое слово должно было выражать представление об иерархическом порядке, которое приобретает мистический оттенок, как у Гофмана его тайные советники.
Мы вступили в такие времена, когда собственность следует уже называть не ворованной, а самоубийственной. Несчетное число людей поплатились жизнью за то, что вовремя от нее не отказались. Одна часть человечества живет за счет другой, которая этого еще не поняла. |
