него был только один способ отомстить, и он с жаром просил Молара передать Жюльену

Леклерку (который в эти дни бесплатно занимал квартиру Гогена на улице

Версенжеторикс и несомненно был перед ним в долгу), чтобы он убедил «Эко де Пари»

или еще какую-нибудь видную газету напечатать «резкую статью о Кенперском суде».

В том же письме Гоген сообщал Молару, что окончательно принял решение, которое

его друзья предвидели и которого так опасались. «В декабре я вернусь (в Париж), чтобы

продать свое имущество, либо сразу, либо по частям. Собрав нужный капитал, я снова

отправлюсь в Южные моря, на этот раз с двумя друзьями, Сегэном и одним ирландцем.

Возражать мне нет смысла. Ничто не помешает мне уехать, и я останусь там навсегда.

Жизнь в Европе - какой идиотизм!»142. О его отчаянии и трогательных иллюзиях еще ярче

говорят слова, в которых он изложил эту новость Даниелю де Монфреду: «Если все будет

в порядке, я уеду в феврале (1895 года). И тогда я смогу закончить свои дни свободным

человеком, мирно, без тревоги за будущее, и не надо больше воевать с болванами... Писать

не буду, разве что для своего удовольствия. У меня будет деревянный резной дом»143.

На этот раз надежды Гогена обрести подлинный рай на земле в какой-то мере были

оправданны, ведь он задумал ехать на Самоа, где островитяне все еще жили по старинке.

Ему с самого начала надо было отправиться туда, а не на Таити144.

Но Метте он ни словом не обмолвился о своем важном решении, которое разом

меняло все их будущее. Из этого яснее всего видно, сколько горечи и озлобления он

накопил против нее. Горечь объяснялась прежде всего тем, что за все время его долгого и

мучительного выздоровления она ни разу ему не написала, хотя превосходно знала о

случившемся. Конечно, в ее защиту можно сказать, что, прекращая переписку, она всего

лишь выполняла его же приказ. К тому же Метте проведала о похождениях Поля с Анной,

и это возмутило ее не меньше, чем отсутствие обещанных денег. Все-таки после

несчастного случая в Конкарно настал ее черед сделать первый шаг к примирению.

Несколько ласковых и ободряющих слов, конечно, смягчили бы Поля. Увы, она, как всегда,

не могла поступиться своей гордостью: так погибла последняя надежда наладить их брак.

Гоген не мог тотчас уехать из Понт-Авена по двум причинам, - во-первых, он еще был

слишком слаб и немощен, во-вторых, ему нужно было дождаться конца другого процесса -

против Мари Анри. Но Анне вовсе не улыбалось торчать еще несколько месяцев в этой

скучной деревне, ей вообще давно опостылела однообразная жизнь и роль сиделки. А

Гогену осточертели ее капризы и кислые мины, поэтому он не раздумывая пошел ей

навстречу, когда она попросила денег на билет до Парижа; он был даже рад столь легко и

дешево отделаться от нее.

Четырнадцатого ноября Кенперский суд вынес приговор по второму делу и опять

проявил возмутительную пристрастность в пользу местных избирателей. Иск Гогена был

отвергнут, ему вменили в обязанность оплатить судебные расходы противной стороны.

Основание - уезжая в ноябре 1890 года из Лё Пульдю, Гоген не взял никакой расписки с

Мари Анри, а значит, его больше не интересовали произведения, которые он оставил145.

Злой и угрюмый, он первым поездом отправился в Париж. Вряд ли ему стало легче, когда

он, войдя в мастерскую на улице Версенжеторикс, увидел, что Анна забрала все ценное,

кроме картин и других произведений искусства. И еще одна неприятность: Морис не

закончил своих глав для «Ноа Ноа» и не мог ответить, когда они будут написаны.

Торопясь уехать, Гоген решил продать все свои картины с торгов, как он это успешно

проделал перед первой поездкой на Таити.