обострилась, и он понял, что нуждается в серьезном лечении, которое мог получить только

на Таити. Какую-то роль сыграл, конечно, и тот неприятный факт, что Сегэн и О’Конор до

сих пор не только не приехали, но даже не написали ему, когда собираются прибыть.

Теперь точно установлено, что ни Сегэн, ни О’Конор не помышляли всерьез о том, чтобы

последовать за Гогеном на Таити. Сегэн незадолго перед смертью объяснил это коротко, но

ясно тем, что считал Гогена слишком большим деспотом160. О’Конор тоже боялся не

ужиться с Гогеном, если судить по приводимому Аланом Бруком разговору, предметом

которого было полученное от Гогена письмо: «Оно было слишком непристойным, чтобы

его обнародовать, речь шла, в частности, о наилучшей позе при половом сношении, а

потом я потерял письмо, когда немцы ограбили мой дом. Но интересным было то место,

где Гоген уговаривал О’Конора поскорее приехать к нему в Южные моря. Мне эта мысль

показалась превосходной, и я спросил: «Почему вы не поехали?» О’Конор негодующе

фыркнул: «Вы считаете, что я должен был поехать с таким человеком? »161 Очевидно, Гоген

в глубине души знал, что напрасно ждет их. И, поразмыслив, он отказался от плана

навсегда уединиться на далеких Маркизских островах, где не с кем будет даже поговорить

об искусстве. Зная, как он нуждался в обществе, можно, наконец, предположить, что

благодаря новым друзьям он преотлично чувствовал себя на Таити.

Гоген отрекся от мечты о Маркизских островах, но мечта о рае осталась. И он решил

осуществить ее, а для этого, так сказать, возможно точнее воспроизвести счастливую пору

1892-1893 годов, когда жил с Теха’аманой в Матаиеа. Но это не означало, что надо

возвращаться именно туда. Больше того, у него были по меньшей мере две веские

причины не делать этого. Во-первых, от Матаиеа было далеко до Папеэте, а у Гогена,

естественно, остались очень неприятные воспоминания о дорогостоящих пятичасовых

поездках в неудобном и трясучем дилижансе. Во-вторых, там было слишком много

цивилизации и дождей. И когда Гоген в ноябре 1895 года собрался покинуть Папеэте, он

остановил свой выбор на области Пунаауиа, в западной части Таити; места знакомые, он

проезжал здесь всякий раз, когда отправлялся из Матаиеа в город (см. карту 3). Выбор был

удачный, и большинство европейцев в наши дни следуют его примеру.

На этот раз Гоген задумал строить собственный дом, чтобы не морочить себе голову

квартирной платой. Увы, он (как и многие европейцы до и после него) быстро убедился,

что почти вся земля в области составляет коллективную собственность одного или

нескольких таитянских родов. И стойло завести речь о том, чтобы купить или арендовать

участок, непременно кто-нибудь из совладельцев начинал артачиться или его невозможно

было застать дома. В конце концов Гогену все-таки удалось в двенадцати с половиной

километрах от Папеэте найти участок на берегу (номер 6 на карте Папеэте),

принадлежащий французу, который согласился сдать его в аренду по вполне сходной цене.

Гораздо легче оказалось найти таитян, готовых за несколько десяток на вино и пиво

построить ему дом. Гоген заказал им овальную хижину из бамбука, с крышей из плетеных

бамбуковых листьев, копию той, что он снимал у Анани в Матаиеа, и вряд ли строителям

понадобилось больше недели, чтобы справиться с его заказом. Правда, он ввел

усовершенствование: внутри разделил хижину пополам драпировкой, которую захватил из

мастерской на улице Версенжеторикс. В одной половине он поставил кровать, в другой -

мольберт.