мы? Куда мы идем?», мы должны спросить сами себя, в чем наше мыслимое, естественное

и рациональное предназначение... Чтобы не упустить ничего, сопряженного с этой

проблемой природы и человека, мы должны внимательно (хотя и в самых общих чертах)

рассмотреть доктрину Христа в ее натуральном и рациональном смысле, каковой, если

освободить его от затемняющих и искажающих покровов, предстанет в своей истинной

простоте, но полный блеска, и ярко осветит проблемы нашего естества и нашего

предназначения».

Два разряда людей он считал повинными в этом искажении истины: «Разрыв между

современным обществом и подлинным христианством всецело вызван недоразумением,

причина которого - подделки и вопиющий обман со стороны католической церкви. Этот

факт важно уяснить, тем более что истинная доктрина Христа настолько сродни и так

гармонирует с принципами и стремлениями современного общества, что первая в

конечном счете неизбежно сольется со вторым, образуя высший организм». Но тут же

Гоген заявлял: «Материалисты, не поспевая за непрерывным прогрессом современной

науки ( и в этом прогрессе, скажем прямо, важную роль играет подозрение и отвращение к

теологическому и теократическому мистицизму и догматизму католиков), довольствуются

- как католики догмами - вульгарными, примитивными и устарелыми представлениями и

не понимают, что, ударяясь слишком сильно в другую сторону, можно вместо Харибды

наскочить на Сциллу».

Дальше Гоген предпринимает доблестную попытку показать с помощью бездны цитат

из различных трудов по астрономии, физике и физиологии, что «история атома и души»

есть история «одного и того же существа на двух различных ступенях». И он делает вывод

(несколько проясненный при переводе): «Минута, когда сформировался первый

расплывчатый агломерат (атомов), служит отправной точкой геометрической прогрессии -

точкой, к которой бесконечно маленький, бесконечно медленный человеческий разум еще,

быть может, способен вернуться, - первой ступенью, которую можно приравнять к нулю

перед тем, что бесконечно, не имеет начала».

Очевидно, не совсем довольный этой частью своего труда, Гоген затем предается

«расследованию» совсем другого рода и бегло обозревает мировые религии, чтобы

доказать, что их главные символы и мифы в своей основе сходны и едины. (Здесь можно

напомнить, что его друг Серюзье рьяно проповедовал этот догмат теософической веры.)

Поистине поразительное множество параллелей между христианством и египетскими,

персидскими, индусскими, китайскими, даже таитянскими и маорийскими верованиями

«подтверждается» обильными цитатами, взятыми преимущественно из французского

перевода книги английского поэта и спиритуалиста Джеральда Масси, с внушительным

названием «Книга о Началах, содержащая попытку восстановить и возродить утраченные

источники мифов и таинств, типов и символов, религий и языков, глашатаем коих был

Египет, а родиной Африка».

Эту столь же неубедительную главу Гоген резюмирует следующими, столь же

невразумительными словами: «Различные цитаты, приведенные в предшествующей главе,

на наш взгляд, вполне доказывают, что Иисус из Евангелия есть не кто иной, как Иисус

Христос из Мифа, Иисус Христос астрологов».

Несколько неожиданно Гоген отводит последнюю треть своего эссе под новую и куда

более ядовитую атаку против католической церкви (впрочем, если учесть наглое

поведение и грубоватые проповеди его злейшего врага, деревенского священника патера

Мишеля, это, пожалуй, не так уж неожиданно).