|
«Она, очевидно, прямо в водосток попала. Что за чертовщина!» Мы вышли на улицу, и я видел, как Прокоп нагнулся и искал марионетку. «Я очень рад, что ты не можешь найти этой глупой головы», – ворчал Фрисландер. Он прислонился к стене, и лицо его то ярко освещалось, то скрывалось через короткие промежутки времени, когда он затягивался из своей трубки. Прокоп сделал быстрое предупреждающее движение рукой и согнулся еще ниже. Он почти опустился на колени на мостовую. – Тише! Вы ничего не слышите? Мы подошли к нему. Он молча указал на решетку водостока и, насторожившись, приложил руку к уху. Минуту мы все неподвижно стояли и прислушивались. Ничего. – Что это было? – прошептал, наконец, старый марионеточный актер, но Прокоп быстро схватил его за руку. Одно мгновение – миг сердцебиения, – мне казалось, что там внизу чья-то рука ударила по железному листу – едва слышно. Когда я подумал об этом спустя секунду, все уже прошло, только в моей груди звучало еще эхо и медленно расплывалось в неопределенное чувство страха. Шаги, послышавшиеся по улице, рассеяли впечатление. – Идемте же, – чего тут стоять, – сказал Фрисландер. Мы пошли вдоль ряда домов. Прокоп нехотя пошел за нами. – Я готов голову дать на отсечение, что там раздался чей-то предсмертный крик. Никто из нас не ответил ему, но я почувствовал, что какой-то темный страх сковал нам язык. Через некоторое время мы стояли перед окном кабачка с красными зававесками. //-- САЛОН ЛОЙЗИЧЕК --// //-- Севодни большой Канцерт --// Это было начертано на картоне, покрытом выцветшими женскими портретами. Не успел еще Цвак дотронуться до ручки двери, как она отворилась внутрь, и дюжий парень, с напомаженными черными волосами, без воротничка, с зеленым шелковым галстуком на голой шее, в жилетке, украшенной связкой свиных зубов, встретил нас поклоном. – Да, да – вот это гости… Пане Шафранек живо – туш! – приветствовал он нас, оборачиваясь в переполненный зал. Дребезжащий звук – точно по фортепианным струнам пробежала крыса, послышался в ответ. – Да, да, вот это гости, вот это гости, это видно сразу, – все бормотал толстяк, придерживая нас за рукава: – Да, да, сегодня вся здешняя аристократия собралась у меня, – торжествующе отвечал он на удивленное выражение Фрисландера. В глубине кабака, на чем-то вроде эстрады отделенной перилами и лесенкой в две ступеньки от публики, мелькнули два приличных молодых человека во фраках. Клубы едкого табачного дыма висели над столами позади которых длинные деревянные скамейки вдоль стен были заняты разными оборвышами: тут были проститутки, нечесанные, грязные, босые, с упругими грудями, едва прикрытыми безобразного цвета платками; рядом с ними сутенеры в синих солдатских фуражках, с сигарою за ухом; торговцы скотом с волосатыми кулаками и неуклюжими пальцами, у которых каждое движение изобличало их вульгарную низость; разгульные кельнера с нахальными глазами, прыщеватые приказчики в клетчатых брюках. – Я поставлю кругом испанские ширмы, чтобы вам никто не мешал, – проскрипел жирный голос толстяка и тотчас же возле углового столика, за которым мы уселись, появились ширмы, оклеенные маленькими танцующими китайцами. При резких звуках арфы шум в комнате стих. На секунду воцарилась ритмическая пауза. Мертвая тишина, точно все затаили дыхание. До жути ясно стало слышно, как железные газовые рожки с шипением изрыгали из своих уст плоские сердцеподобные огни… но музыка вновь нахлынула на этот шум и заглушила его. |
