|
Раньше Голев и не подозревал, что маленький невинный малыш может вызывать у него родного дяди, взрослого, разумного человека, отца к тому же - такую стойкую и сильную неприязнь. Адельбертик раздражал его с той же силой, как Катя в детстве, только теперь сюда добавились еще фамильные черты Кичитского: нервический нрав, самовлюбленность, страшная избалованность. Катя давно уже сменила неквалифицированный труд уборщицы на ответственную работу няни - ее позвала к себе на работу жена банковского вице-президента. И теперь Адельбертика с утра отводили в садик, а Катя шла за деньги возиться с чужим ребенком. Платили, правда, хорошо и даже покупали мясо каждую неделю за счет хозяев.
Круглянко звонил за эту, выборную, ночь четырежды: сначала трезвый, взволнованный, потом - чуть влажный, агрессивный, затем - пьяный, нервничающий, и, наконец, - в корягу пьянющий, со слезами в голосе. Слезы были оправданны - на экране Голев и Танька видели круглую диа-грамму, нарезанную на дольки, каждая из которых обозначала число проголосовавших за своего кандидата. Сегмент Круглянко был самым тоненьким. Он не занял даже третьего места. Голев чувствовал себя виноватым - хотя на самом деле он был абсолютно ни при чем. Наоборот - если уж кому-то и чему-то Круглянко был обязан наличием хотя бы такого сегмента, то это именно старому другу-однокласснику. А то, что конкурентом Круглянки был знаменитый на всю Украину цирковой артист, которому теперь занадобилась политическая жизнь, это уж, извините, не повезло. - Ну вот, - заметила Танька, доедая последнюю конфету, - выбрали себе в мэры клоуна. И будет теперь цирк с конями... Круглянко с горя уехал в Швейцарию с какой-то новой подружкой. Пока его не было, а это продолжалось больше двух недель, Голев снова начал писать для газеты и морально приготовился к тому, чтобы попросить у Вити снова перекинуть его на старый фронт работ. Жаль, что он совершенно не приготовился к тому, что 4 июля 1998 года к нему внезапно позвонили из городской прокуратуры. - Голев Николай Александрович? - строго спросил бесполый голос и, дождавшись подтверждения, пригласил "подойти на разговорчик к следователю Непейпиве". Из прокуратуры Голев не вышел, а почти выполз и долго соображал, в какой стороне находится дом и вообще - куда ему теперь идти. То, что поведал ему следователь Модест Непейпива, не поддавалось никакому осмыслению. Оказалось, что в то время, которое прошло со времени убийства Никиты Полуяхтенко и его жены Надежды, прокуратура вовсе даже не бездельничала, как считали передовые журналисты и другие граждане. Прокуратура в лице талантливого следователя Модеста Непейпивы расследовала это страшное убийство и теперь готова была обнародовать результаты. Нашли исполнителя - правда, их было несколько, но в живых остался только один, и этот самый один раскололся и указал Непейпиве на заказчика. - Имя убийцы вам хорошо знакомо, - неторопливо, как в детективных романах, говорил Модест Непейпива, - это ваш шеф и одноклассник Виктор Петрович Круглянко, депутат Крымской Рады. Не могли бы вы указать место его нахождения? Жена его признается, что супруг в Швейцарии, но не может назвать даже город. Цюрих? Лугано? Монтре? Голев хотел что-то сказать, но не смог. Попытался было снова, но слова будто бы застряли где-то по дороге. - Я вижу, что вы в шоке, - сочувственно произнес Непейпива, а Голев вздрогнул, заслышав любимую круглянкинскую присказку. - Когда придете в себя, звякните мне, пожалуйста, по этому телефончику. - Следователь дал Голеву визитку, потом вдруг потребовал ее обратно и решительно начертал внизу свой домашний телефон. Непейпива придерживался неформального стиля общения. - В любое время! - крикнул он в спину Голеву, и тот чуть не упал, как от выстрела. И тут началось! Никаких слов не хватит, чтобы описать растерянное, с тремя морщинами на лбу, Танькино лицо, и ужас Колобуева, который стал заикаться, и ежедневные, вынужденные интервью телекорреспондентам, они ходили теперь к ним в редакцию, как на работу. |
