Уж вечер спустился на городок районного значения Сосновку, неторопливо ушли со дворов и улиц на свои нашесты куры, залезли в тесные и теплые будки собаки, и люди, уставшие от дневных забот, все реже выходят из своих жилищ на дворы и огороды. Есть своя неповторимая прелесть в тихо и незаметно наступающих сумерках в русских провинциальных городках и поселках; ночь еще не захватила в плен все живое, но и жизнь дневная, шумная, энергичная, притомилась, стихла и вот–вот погрузится в темноту и сон, которому, кажется, и не будет конца. Ночью тут ни звука, ни света, ни громких шагов прохожего, — разве что запоздалый пьяный огласит улицу нескладным пеньем или несвязным разговором с самим собой.

Марфа Никитична Щеулова с сыном и семью внуками жила в глухом переулке на краю оврага, в который весь город сбрасывал мусор, но засыпать его так и не могли; наоборот, овраг все время расширялся, и вот уже края его вплотную приблизились к дому Щеуловых. Сын Марфы Никитичны Тимофей окончательно спился, а невестка умерла, оставив четырех сыновей и трех дочек — мал мала меньше. Старшему Ивану недавно исполнилось пятнадцать лет, и он уже раза два приходил к Антону, просился в батальон, но Антон ему говорил:

— Ты старший мужчина в доме, опора отца и бабушки.

Антон помогал этой семье деньгами. И сейчас он с Александрой пришел к Щеуловым в тот еще не поздний час, когда дети не спали и встретили гостей веселым гомоном, криками приветствий. Бабушка Марфа только что накормила внуков оладьями и предложила поужинать Антону и его другу. Но Антон от угощения отказался, а сразу вручил Марфе Никитичне три тысячи долларов.

— Так много! — воскликнула она. И с радостью их приняла и спрятала за икону.

Антон и Саша сидели за столом под иконами, и рядом с ними с одной стороны присел рослый серьезный Иван, а с другой — Петя, мальчик двенадцати лет, живой, веселый и будто бы плутоватый. Петро тоже просился в батальон, но Антон ему говорил:

— Подрасти, подрасти Петруччи, а потом мы сразу возьмем тебя в мотоциклетную роту.

Мотоцикл стал мечтой Петра, он бредил им и с нетерпением ждал того дня, когда Антон запишет его в свой батальон.

Простившись, они вышли во двор. Их провожали Иван и Петя. Саша, тронув за руку Ивана, спросила:

— У тебя какая самая большая мечта?

— Приобрести компьютер и научить на нем работать всех своих братьев и сестренок.

Вынула свою тысячу долларов, сунула ему в карман:

— Вот тебе на компьютер.

Антон эту сцену видел, и ему понравился красивый жест своего друга. По дороге сказал Александре:

— Деньги все отдал? А на что жить будешь?

— Не знаю. Проживу как–нибудь.

Дома он ей отвел маленькую комнату и пожелал доброй ночи. Намаявшись за эти два дня, почти не спав прошлую ночь, Саша свалилась на постель и уснула намертво. Куртку и джинсы она не снимала — боялась разоблачения, Антон же еще долго не спал; часа два сидел в своей комнате, читал недавно присланную ему из Москвы книгу академика Виктора Ивановича Корчагина: «Суд над академиком». Он подчеркивал в ней места, которые завтра прочтет ребятам в штабе партии. Он знал, как действуют на сознание молодых людей книги русских патриотов, и знал также, что книги эти людям почти недоступны. Их печатают редко, мизерным тиражом, а если и напечатают, то книжные магазины не желают их продавать. Книжная торговля, как и все идеологические ячейки, находится под контролем властей. В каждом магазине, особенно в большом, есть так называемый «еврейский комиссар», он просматривает вновь поступающую книгу и, если там есть критика еврейства, делает вокруг нее «волну»: это плохая книга, вредная книга — зачем мы ее продаем!.