— Нет, на этот раз на поезде, была немного уставшей. Так же быстро и более комфортабельно.

Они сидели у окна. Беседа шла вяло, и Мадлен наблюдала за ними таким взглядом, каким обычно изучала какую-нибудь ценную вещь, чтобы разглядеть изъян, осколок, неумелую реставрацию. Но нет, все выглядело прочным, спаянным, объединенным любовью, привычкой и уступкой более слабого более сильному. Александр подчинил и покорил Франсуазу. Он переделал ее, превратил в свою вещь. Она уже жила не как самостоятельное существо, а как приложение к своему мужчине. Если она могла этим довольствоваться…

— Ты приехала на несколько дней? — спросила Франсуаза.

— Нет. Мне бы хотелось уехать сегодня вечером, — ответила Мадлен. — Я не могу дольше оставлять магазин в разгар сезона. По воскресеньям у меня самые удачные продажи!

На самом деле ничто не заставляло ее возвращаться так скоро. Но чем ей было заниматься в Париже? Останься она, и Франсуаза сочла бы необходимым пригласить ее на ужин, как в прошлый раз, а это ни для кого не было бы приятным.

— Жаль! — сказала Франсуаза. — Могли бы поужинать вместе… Не сегодня, мы должны пойти к друзьям Александра… Но завтра…

— Я скоро вернусь…

— На свадьбу Жан-Марка? — спросил Александр.

Он улыбался со слегка искривленным ртом, с блестящими, словно бусины черного янтаря, глазами между сощуренными веками. Насмешка не понравилась Мадлен. Она опасалась, как бы Жан-Марк их не услышал. Он стоял в двух шагах и разговаривал с Лораном.

— Зачем ты так говоришь, Александр? — пробормотала Франсуаза с упреком.

— А почему бы мне этого не сказать? Это же возможно. Я уверен, что если бы сказал ему об этом… — Он позвал: — Жан-Марк!

Франсуаза схватила его за руку:

— Александр, молчи, прошу тебя! Ты знаешь, какой он ранимый…

Жан-Марк подошел к ним с вопросом во взгляде. Воцарилось молчание. Мадлен посмотрела на Александра и мстительно и умоляюще одновременно. А у него было лицо мальчишки, затевающего комедию.

— Ваша тетя сообщила нам, что она сегодня вечером уезжает, — сказал он. — Не смогли бы вы повлиять на нее, чтобы она осталась еще на один день?

Мадлен, вздохнув с облегчением, включилась в игру:

— Нет, это невозможно. Кстати, мне уже нужно бежать. Иначе я опоздаю на поезд. Надо еще собрать чемодан…

— Я провожу тебя, — сказал Жан-Марк.

Растаяв от признательности, она запротестовала:

— Это смешно!

— Но мне это доставит удовольствие!

Внезапно Мадлен почувствовала себя удовлетворенной, избалованной и словно тоже вышедшей замуж. Жан-Марк подошел вместе с ней к Совло. «До свидания!..» — «Вы уже уходите?..» — «Все было прелестно!..» — «Спасибо!..» Он уводил ее, он ее похищал!

На улице Жан-Марк взял Мадлен под руку. Она шла рядом с ним, приноровляясь к широкому мужскому шагу, гордая и счастливая.

— Ты очень спешишь? — спросил он.

Она засмеялась:

— Подумай! Мой поезд только в восемь с чем-то!

— Тогда у нас есть время пройтись пешком! Погода такая хорошая!

Мадлен не решилась сказать ему, что после травмы стала быстро уставать, и кивнула головой.

До эспланады Дворца инвалидов все было хорошо, затем она начала приволакивать ногу. Но Жан-Марк не замечал этого: он описывал перипетии своего экзамена с обилием подробностей, которые со стороны парня, обычно такого замкнутого, были для нее удивительны. Ей казалось, что она слышит Даниэля, пустившегося в один из своих рассказов, в которых он неизменно бывал героем.