— Филипп, это ты? — раздался голос Кароль.

— Да.

— Все нормально прошло с Мерседес?

— Да, да…

— Мне тут еще на две минуты! Будь добр, распорядись насчет завтрака!

Он встал, дернул два раза за шнур звонка, висевший в алькове, и снова сел. Шок прошел, ярость остыла, он чувствовал себя ослабшим, раненым, отравленным. Как будто надышался в этой комнате смертельных миазмов. Чем больше он размышлял, тем сильнее обострялась его тревога. Обвинение, брошенное Мерседес, было совершенно невероятным. Но тогда чем объяснить гнев Кароль против Жан-Марка накануне вечером? Когда она говорила о Валерии, не было ли у нее интонаций ревнующей женщины? «Ну нет, я смешон! Кароль и Жан-Марк! Полная чепуха!» Он окинул взглядом смятые простыни, пару подушек, зеркало в золоченой раме, шерстяное одеяло, картины в слащавом вкусе XVIII века, и эта дамская обстановка показалась ему ужасной.

В дверь постучали. Это была Аньес с завтраком на подносе. Он посмотрел на нее, словно увидел впервые. Грузная, непроницаемая, вызывающая беспокойство.

— Куда мне поставить поднос, месье? — спросила она.

— На кровать. Спасибо, Аньес.

Она вышла. Он вспомнил, что по утрам ему нужно принимать натощак диуретик. Флакон стоял на ночном столике. Две пилюли. Он проглотил их.

Появилась Кароль, закутанная в банный халат, с розовым полотенцем, закрученным тюрбаном на волосах. От нее пахло скошенной травой. Лицо без косметики выражало свежесть мысли, цветущую радость кожи, признаки удовольствия, которое она получила, совершая свой туалет.

Она скользнула в постель, притянула поднос на колени, налила кофе, молока, приподняв губу, откусила тост, смакуя его.

Филипп пил утром только чай.

— Ты действительно ничего не хочешь съесть? — спросила она.

Филипп покачал головой — диета! Он держал в руке чашку и мрачно смотрел, как в золотисто-коричневой жидкости растворяется таблетка сахарина. Первый глоток чая, крепкого и горячего, вернул ему самообладание. Не достаточно ли вернуться к каким-то обыденным действиям, чтобы изгнать видения? Когда тело обретает свои привычки, настроение постепенно исправляется. Он наблюдал за Кароль. Она пила кофе с молоком, как ребенок, обеими руками сжав с двух сторон чашку. Были видны только дымчато-серые глаза над белым фарфором. Халат расходился у нее на груди. Она была спокойна, естественна, невинна.

Зазвонил телефон.

— Возьми трубку, — сказал он.

— Нет, — ответила Кароль. — Ты!

Он встал и подошел к телефону.

— Алло!

— Алло, папа? Как дела?

Это был Жан-Марк. Филипп почувствовал легкое подергивание в груди и пробормотал:

— Все в порядке… А у тебя?

— Прекрасно. Я хотел бы тебя попросить: ты не мог бы дать мне сегодня машину?

— Зачем?

— У меня вчера случилась авария с «остин-купером» Валерии. Думаю, полетел распределитель зажигания. А сегодня воскресенье, гаражи закрыты. Такая глупость! Мы собирались прокатиться нашей компанией. Тогда, если бы ты смог…

— Подожди, — сказал Филипп, — поговорю с Кароль. — Он положил руку на микрофон и сказал, обратившись к жене: — Жан-Марк хотел бы взять машину.

— Ах, нет! — воскликнула она.

— Почему? Она тебе нужна?

— Да.

Филипп повернулся к аппарату:

— Невозможно, старик! Кароль она нужна. Сочувствую…

Положив трубку, он снова сел, закинул ногу на ногу и на какое-то время умолк. Кароль выпила кофе и поставила поднос на кровать, рядом с собой.