— Что ты сегодня собираешься делать? — спросил Филипп.

— Ничего.

— Тогда почему ты не захотела, чтобы я дал машину Жан-Марку?

— Ты не находишь, что уже хватит этих развлечений вверх ногами в Бромее? — спросила она.

В ее взгляде было столько злобы, что у Филиппа возникло чувство, будто ее подменили. Преображение происходило буквально на глазах, как в аттракционе фокусника. Ровно секунду спустя Кароль уже вернулась к своей первой роли. Улыбаясь, взяла с ночного столика журнал мод, открыла его и воскликнула:

— В этом году летняя мода будет ужасной!

Филипп пошел в ванную комнату. Пока он брился, слышал, как приходила Аньес, чтобы забрать поднос после завтрака. В зеркале его удивило собственное лицо. Он ли это, худой, потрепанный человек, взгляд которого молитвенно просил разъяснений? Он быстро завершил туалет, надел старый костюм из серой фланели, который любил надевать по воскресеньям, и вернулся в комнату, где Кароль все еще читала. Она даже не подняла на него глаза. Он вышел, пересек гостиную и направился в кухню.

Посуда была вымыта и расставлена. Все было в полном порядке. Аньес уже ушла. Он открыл дверь и стал подниматься по черной лестнице. Узкие ступеньки винтом поднимались между грязных стен. Дойдя до шестого этажа, Филипп остановился, чтобы передохнуть, затем направился по коридору с низким потолком, освещенному слуховыми окнами, расположенными на большом расстоянии друг от друга. Чердачные помещения старого дома представляли собой лабиринт с резкими поворотами и неожиданными смещениями уровней. Плохо закрытый кран капал над ржавой раковиной. Из общей уборной несло капустой. За тонкими дверями кто-то спорил, пищали малыши, надрывалось радио. Много раз между совладельцами дома обсуждался вопрос о том, чтобы привести в порядок и отремонтировать этаж для прислуги. Но никогда не могли собрать кворум, чтобы проголосовать за проведение работ.

Филипп даже не знал точно, где живет Аньес.

Слева или справа находится комната 27? Он повернул налево и оказался на ступеньку выше. Внезапно Филипп представил себе всю странность своего появления перед этой дверью. Он подумал секунду, затем постучал.

— Кто там? — спросил голос Аньес.

— Это хозяин, — ответил Филипп.

— Ах, одну секунду…

Дверь открылась в маленькую комнату на мансарде, с розовыми обоями в полоску. Между железной кроватью и туалетным столиком стояла Аньес, вся в черном, в шляпке из фиолетовой соломки. За ней на стене висело распятие, самшитовая ветка и приколотые в шахматном порядке благочестивые картинки.

— Вы уходите? — пробормотал Филипп.

— Я иду к мессе, месье.

Он никогда не думал, что Аньес набожна, и вообще, что у прислуги может быть личная жизнь вне дома.

— Я вас не задержу надолго, — сказал он. — Вы два раза в неделю ходите убираться к моему сыну, на улицу д’Ассас…

— Да, месье, — промямлила она.

— Что вы там видели?

— Но… ничего…

Он наставил на нее указательный палец и испепелил инквизиторским взглядом:

— Нет, Аньес!.. Вы о чем-то сказали Мерседес!.. Я хочу, чтобы вы повторили это передо мной!.. Что вы там видели?..

Она не ответила. Ее верхняя губа затрепетала, словно кусок желатина. Все морщинки на лице пришли в движение. Филипп наклонился над ней и продолжал настаивать:

— Одежду мадам? Белье мадам?

Поток слез хлынул из-под ресниц Аньес. Она опустила голову и шмыгнула носом:

— Да, месье.

— Вы в этом уверены?

— Да, месье… Но это было давно… В прошлом году… О! Месье… Я не должна была!.