Принимая все это как жертву во имя большего блага, я вернулась к разбору книг, но мысли мои вертелись вокруг Алека и того, как добраться до «викторианского поэта» с обложки «GQ». Поймать Дага вечером непросто, но я увижу его завтра на работе. Однажды он предлагал мне дать номер Алека; будем надеяться, что не откажется и на этот раз.

Я закончила часа в два ночи. Все книги обрели надлежащие места на полках в кабинете и гостиной. Я расставила их по авторам и жанрам так, что заслужила бы похвалу и в «Изумрудном городе». Теперь в кабинете появилось место для письменного стола.

А в спальне Сет продолжал в темноте стучать по клавишам, освещенный лишь мерцанием монитора. Я снова поцеловала его в щеку и, вымотанная до предела, отправилась спать в его постель.

Через несколько часов я проснулась от поцелуя в щеку.

— Привет, — сонно пробормотала я и потянула Сета в постель. — Ты внушаешь не игривые мысли.

Он поцеловал меня в нос. Утренний свет отбрасывал медно-красные блики на его спутанные волосы и вечную щетину. Он с нежной улыбкой разглядывал меня…

— Ты разобрала мои книги. Все до одной.

— Вот именно. Какой ужас! Если бы кто-нибудь в «Изумрудном городе» узнал, что я работала спустя рукава, меня бы уволили.

Он свернулся рядом и положил на меня руку.

— Ты так добра ко мне, Фетида, если учесть, каким идиотом я иногда бываю.

— Не смей говорить гадости про моего любимого писателя! А то придется тебя вырубить.

— Буду иметь в виду. Я терял подружек и за меньшее, чем натворил прошлой ночью.

— Не так уж ты был ужасен. Мне случалось видеть тебя и похуже.

Я поднялась повыше на подушке.

— Кстати, а сколько у тебя было подружек?

В уголках его глаз появились веселые морщинки, отчего он стал еще привлекательней.

— Клянусь, все только чтобы собрать материал для книг.

Какая ирония — вечно я влюбляюсь в творческих людей. Давным-давно была замужем за мужчиной, который временами, могу поклясться, любил свою музыку больше, чем меня. А я одновременно любила и ненавидела эту его страсть. Подобные же сценарии с другими смертными повторялись на протяжении веков.

— Как получилась глава? — спросила я, еще больше взъерошив ему волосы.

— Хорошо. Даже грандиозно.

Я встретила его мечтательный взгляд.

— Не думаю… не думаю, что тебе захочется читать рукопись, пока я работаю над ней, а? Увидеть, как продвигается работа?

Я застыла, поняв, сколь драгоценный подарок он мне предлагает. Однажды Сет сказал, что никому не позволяет читать черновики. Ему не нужна ответная реакция, способная повлиять на творческий процесс. И только когда ему казалось, что законченная рукопись близка к совершенству, он показывал ее в издательстве. Так что его предложение и взволновало, и тронуло меня.

— Нет, — нежно улыбнулась я. — Я так тебе благодарна, но не хочу нарушать твой обычный порядок. Но может… может быть, когда у тебя будет вполне отшлифованный вариант, готовый для отсылки, я бы взглянула.

Он кивнул, тоже улыбнувшись. Что-то вдруг произошло между нами, не имевшее отношения к рукописям или расставленным книгам, но все-таки вызванное и тем и другим.

— Вот, — сказал он, поднимая со стула поднос. — Раз уж ты кормила меня вчера вечером.

Я взглянула на поднос, который он поставил ко мне на колени.