|
[5] Это только говорится, что хоронят, а на самом деле облученные, разлагающиеся тела просто сваливают в кучу в конце уходящего под землю туннеля. Только за последние три дня похоронщики оттащили туда более полусотни трупов. Захоронить их по-другому было просто невозможно. А несчастные моряки продолжают и продолжают умирать. И днем и ночью возле ангара, куда по распоряжению начмеда поместили всех облученных, слышны стоны и крики изнывающих от боли людей. Валера сам слышал, когда проходил мимо. Возле ангара тоже есть пост, да еще парный. Часовые, которые несут там службу, затыкают уши пробками из ваты и свечного воска, чтобы не слышать криков, иначе смену просто невозможно выстоять — можно с ума сойти. Но даже с пробками Валера все равно не хотел бы оказаться на их месте. Уж лучше охранять покой мертвецов, чем сторожить доведенных болью до полного безумия обреченных. Если бы еще не было так холодно… Часовой перевел взгляд на ведущую к военному городку тропу, которую в части с недавних пор стали называть «дорогой смерти». В конце нее показались две шагающие друг за другом фигуры. Неужели разводящий со сменой? Вроде бы еще рано. Валера прищурился и даже приставил к глазам ладонь, чтобы лучше видеть. Нет, не смена. Двое в ОЗК[6] с носилками — похоронщики. Значит, еще кто-то умер. На этот раз похоронщики почему-то были без касок и противогазов и только вдвоем, что тоже удивило Валеру. Первым шагал широкоплечий и угрюмый старший сержант из «стариков». Если бы не война, он ушел бы осенью на дембель. Вот кому подошло бы прозвище Утес. Но сержант носил не менее выразительное погоняло — Клин. Его напарник тоже был из старослужащих и такой же угрюмый и неразговорчивый, но как его зовут, Валера не помнил. Чтобы лишний раз не злить похоронщиков, которые и так постоянно были на взводе, он заранее повернул установленный перед входом рубильник, и по всей штольне зажглись развешенные на протянутом под потолком проводе электрические лампочки. Однако, поравнявшись с часовым, Клин дернул головой, подавая знак напарнику, и они опустили накрытые черной полиэтиленовой пленкой носилки на землю. Только теперь Валера заметил, что у Клина в углу рта зажата выкуренная до самого фильтра дешевая сигарета. Сержант с явным сожалением выплюнул окурок и, обернувшись к часовому, спросил: — Утес, курить есть? — Откуда? — Валера развел руками. Сигареты, папиросы и даже махорка на полигоне всегда были в дефиците. А после Удара командир части приказал собрать все остатки и выдавать поштучно, да и то — лишь санитарам и членам похоронной команды. Но Клин, видно, об этом забыл и хмуро уставился в лицо часовому, так что тому стало не по себе. Валера опустил глаза и, зацепившись взглядом за накрытые черным полиэтиленом носилки, спросил: — Еще кто-то из моряков умер? Вместо ответа Клин сплюнул в сторону сквозь стиснутые зубы, но затем все-таки заговорил: — Мы к ним днем больше не ходим. Вечером сразу всех жмуриков заберем. Им уже все равно с кем лежать. Они не разбирают: где живые, где мертвые. Да и мы тоже. Если не шевелится, значит, труп. А это, — Клин дернул головой в сторону носилок, — особист застрелился. — Как застрелился?! — опешил Валера. Худой жилистый контрразведчик, которого в части побаивались все солдаты и офицеры, а по слухам — даже сам начальник полигона, производил впечатление человека, выкованного из стали. Валера и представить не мог, что он может по собственной воле свести счеты с жизнью. |
