И увидел Феодул себя среди густого тумана, а в тумане горел далекий оранжевый огонь. На этот огонь и пошел Феодул, даже не помыслив о том, что не раскладывают костров на палубе корабля, ибо от такой небрежности корабль легко может воспламениться и оставить плывущих на нем без всякой надежды.

    Однако вскоре Феодул понял, что находится не на корабле, а на пустынном морском берегу. Он различал теперь тускло блескучую воду, волнообразно намытую на берег зеленую морскую грязь, чей-то заплывший след на песке, одинокий белый камень впереди…

    Огонек между тем сам собою приблизился, и как-то так вышло, что оказался Феодул стоящим возле костра, где уже сидели трое и смотрели, как над огоньком безнадежно коптится тощая рыбка, насаженная на прут ивы.

    Скуластые, загорелые, одетые в выбеленную холстину, на вид казались они не слабого десятка, так что Феодул даже оробел.

    – Мир вам, добрые люди, – молвил он учтиво и полусклонил голову в ожидании ответа.

    Один из сидевших глянул искоса, мгновенно поразив Феодула ярким светом желтовато-зеленых глаз, но ничего не сказал; двое других и вовсе не шелохнулись.

    Тогда Феодул, не зная зачем, уселся рядом. Пальцем по песку чертил, а сам все разглядывал незнакомцев – исподтишка да украдкой. Сперва показались они ему похожими на Фому, Фоку и Феофилакта, но чем дольше оставался с ними Феодул, тем более разнились незнакомцы с константинопольскими нищими.

    – А что, – проговорил вдруг желтоглазый, обращаясь к своим товарищам, – ведь это тот самый Феодул, который до сих пор бродит в потемках, не в силах уйти от тьмы и не умея прибиться к свету?

    Тут Феодул поежился, всеми жилками ощутив приближение большой опасности. Что опасность надвигается серьезная – в этом он, поднаторевший различать ловушки судьбы, не сомневался; не ведал лишь, с какой стороны ждать подвоха.

    Второй незнакомец снял с прутика закопченную рыбку и с сожалением поколупал ее пальцем.

    – Ни холоден, ни горяч, – заметил он, и Феодул с ужасом осознал, что говорится это о нем, Феодуле.

    – Однако вместе с тем и не вполне потерян, – добавил третий мягко, извиняющимся тоном.

    – Глуп! – отрезал первый.

    – Прост, – поправил второй, а третий возразил:

    – Иной раз и прозорлив.

    – Бывает добр.

    – Но чаще – незлобив по одной лишь лености натуры.

    – Ой, ой! – возопил Феодул, закрывая лицо руками. А трое у костра продолжали, словно никакого Феодула рядом с ними и не сидело:

    – Не тощ, не тучен.

    – Хитростям обучен, а вот к труду не приучен.

    – Не сыт, не голоден.

    – Не раб, не свободен.

    – Духом суетлив, умом болен.

    – Мыслями блудлив, душою беспокоен.

    – Нет! – воскликнул неожиданно один из собеседников и бросил рыбку в огонь. – Она совершенно несъедобна!

    Феодул слегка приподнялся и на четвереньках осторожно начал пятиться назад. Но сколько бы он ни пятился, костер и трое в белой, крепко пахнущей морем холстине не отдалялись от него ни на шаг.

    И встали те трое, с громом развернув за спиною сверкающие крылья, и все вокруг вспыхнуло белоснежным светом.