Юзеф ухмыльнулся:

— Я учился в Алабаме. Уж похмелье-то я способен узнать. Где бухло взяли?

— Я бы лучше не говорил.

Юзеф расхохотался:

— Лучше б не говорили? Думаете, это редкое сокровище? Нагадите поставщику?

— Смешно вам?

— Смешно.

— Я обещал.

— Не говорить?

— Я свое слово держу.

— О господи. Ладно. Но послушайте, вам необязательно тащиться в ЭГКА. Король сегодня не доедет. Он в Йемене. Сами гляньте.

Юзеф забрал у Алана газету и показал третью полосу: Абдалла на гудроне в йеменском аэропорту. Алану про это никто не обмолвился.

— Все равно надо ехать. Для порядка.

— А перекусить не хотите? Все равно опоздали.

Вышли из отеля. Алан страшился дневного света, но тот оказался рассеян, великодушен. Словно об Алане позаботились — словно небо и солнце готовы очистить его, смыть ночной кутеж.

Коридорный, великан с моржовыми усами, улыбался Юзефу.

— Салам, — сказал тот и пожал коридорному руку. Затем пояснил: — К отцу в лавку ходит. Покупает кучу сандалий.

Алан сел в машину, Юзеф принялся рыться под капотом. Алан вылез и пошел помочь.

— Вы чего ищете? Динамитную шашку?

— Даже не знаю, — сказал Юзеф. — Странные провода какие-нибудь?

Вообще-то Алан пошутил.

— Вы правда не знаете? — спросил он.

— Откуда мне знать? Мы с вами одни телесериалы смотрим.

Двое мужчин, в жизни не видавших бомбу, вместе уставились на двигатель, пытаясь ее отыскать.

— Я ничего не вижу, — сказал Алан.

— Я тоже.

Сели в машину. Юзеф сунул ключ в зажигание.

— Готовы?

— Не надо драм. Без вас хватает.

Юзеф повернул ключ. Мотор взревел. Сердце у Алана чуть не лопнуло.

Они отъехали, снова миновали саудовского солдата на «хаммере»: лицо в тени пляжного зонтика, ноги отмокают в детской ванночке.

— Так у вашего отца лавка?

— В старом городе. Сандалиями торгует.

— Погодите. Ваш отец продает обувь?

— Ага.

— Мой тоже. Ну надо же.

Алан глянул на Юзефа — ждал, пожалуй, что это розыгрыш. Слишком серьезное совпадение.

— Не верите? — спросил тот. — Я вас в лавку свожу. Я там все детство отпахал. Все пахали, никуда не денешься, — и братья мои, и я. Но у меня отец — тиран. Никого не слушает. Особенно меня. Я бы пользу мог принести, модернизировал бы лавку. А отец старый совсем. Ни о чем новом и слышать не хочет.

Все братья Юзефа нашли себе другие занятия. Один — врач в Иордании. Другой — имам в Эр-Рияде. Последний — в бахрейнском колледже.

Выехали на шоссе.

— А теперь анекдот, — сказал Юзеф. — На счастье.

— Это такой саудовский обычай?

— Не знаю. Я не в курсе наших обычаев. Наших якобы обычаев. Я даже не уверен, есть ли у нас обычаи.

— У меня сегодня туго с анекдотами, — сказал Алан.

Но потом вспомнил.

— Короче. Муж и жена готовятся ко сну. Жена стоит перед большим зеркалом, разглядывает себя. «Знаешь, — говорит, — милый, я смотрю в зеркало и вижу старуху. Лицо в морщинах, голова седая, плечи ссутулились. Ноги жирные, руки дряблые. — Поворачивается к мужу: — Утешь меня чем-нибудь, чтоб я себе хоть чуть-чуть нравилась».