Ты замечала, что у тебя детский голос? — спросила соседка.
— Часто этим занимаетесь? — спросил Алан.
— Людей вожу? Ну так, в свободное время. Я учусь.
— Чему?
— Жизни! — сказал Юзеф и рассмеялся. — Да нет, шучу. Бизнес, маркетинг. В таком духе. Зачем — сам не знаю.
Проезжали огромную детскую площадку и Алан впервые увидел саудовских детей. Семь или восемь, виснут на лазалках, забираются на горки. А с ними три женщины в угольно-черных паранджах. С паранджами он уже сталкивался, но здесь эти тени скользили по площадке за детьми — Алана мороз по коже подрал. Картинка из ночного кошмара: черная текучая тень гонится за тобой, тянет руки. Но Алан ничего не понимал и не сказал ни слова.
— Долго ехать? — спросил Алан.
— В Экономический город короля Абдаллы? Мы же туда?
Алан не ответил. Юзеф улыбнулся. На сей раз пошутил.
— Где-то час. Может, чуть больше. Вам туда к которому часу?
— К восьми. К восьми тридцати.
— Ну, к полудню будете.
— Вам «Флитвуд Мэк» как? — спросил Юзеф. Он уломал айпод — на вид такой, будто веками был зарыт в песок, а недавно откопан, — и теперь листал список песен.
Они выехали из города и вскоре очутились на шоссе, рассекавшем полнейшую пустыню. Пустыня не из красавиц. Никаких дюн. Неумолимая плоскость. Разрезанная уродливым шоссе. Юзеф обгонял цистерны, фуры. Иногда вдали мелькала серая деревенька — лабиринт бетона и электрических проводов.
Алан и Руби как-то раз ехали через Соединенные Штаты, из Бостона в Орегон, на свадьбу друга. Таковы смехотворные возможности бездетных. То и дело ссорились до крика, в основном из-за бывших. Руби желала обсудить своих, очень подробно. Хотела, чтоб Алан понял, отчего она бросила их ради него, а Алан ничего такого знать не желал. Чистый лист — неужели так сложно? Пожалуйста, хватит, умолял он. Она продолжала, нежилась в своей биографии. Хватит, хватит, хватит, взревел он в конце концов, и от Солт-Лейк-Сити до Орегона не прозвучало ни слова. С каждой безмолвной милей у него прибавлялось сил, а у нее, считал он, — уважения к нему. У него не было иного оружия против нее — только молчание, беспощадность; иногда он оттачивал напористую отрешенность. Ни с кем так не упрямился. Таким вот прожил с ней шесть лет. Был гневлив, ревнив, всегда начеку. Ни с кем в нем не бывало столько жизни.
Юзеф снова закурил.
— Не очень-то мужское курево, — заметил Алан.
Юзеф засмеялся:
— Пытаюсь бросить, перешел с нормальных на эти. Они вдвое тоньше. Меньше никотина.
— Но утонченнее.
— Утонченнее. Утонченнее. Мне нравится. Они утонченные, да.
Один резец у Юзефа рос вбок, ложился на другой. Отчего в улыбке проглядывало безумие особого рода.
— Даже пачка, — сказал Алан. — Вы на нее посмотрите.
Серебристо-белая, крошечная, как миниатюрный «кадиллак» насекомого сутенера.
Юзеф открыл бардачок, кинул пачку туда:
— Так лучше?
Алан рассмеялся:
— Спасибо.
Десять минут ни слова.
Он меня вообще куда везет? — размышлял Алан. Может, этот парняга — похититель, просто обаятельный.
— Анекдоты любите? — спросил Алан.
— Анекдоты? Которые запоминаешь и рассказываешь?
— Ну да, — сказал Алан. — Запоминаешь и рассказываешь.
— В Саудии их нет, анекдотов таких, — сказал Юзеф. — Но я слыхал. |