– Ты бы, детка, почаще из дома выходила. В каких штатах, по-твоему, эта организация пользуется самой большой популярностью? Где самый высокий рейтинг завербованных ею? Хорошо, я подскажу: это не в гребаной Новой Англии. Там они все еще «хорошие парни».

– И что из этого? – Я понимала, что мои вопросы раздражают ее, но никак не могла уловить связь, на которую Джеки пыталась мне указать.

– А то, что эти «хорошие парни» – просто консервативные белые американцы. И почти все они гетеросексуалы. – Джеки загасила недокуренную сигарету, завернула бычок в пластиковый мешочек и повернулась ко мне лицом, скрестив руки на груди. – Как ты думаешь, кто у нас сейчас более всего пышет гневом? Я имею в виду только нашу страну.

Я пожала плечами.

– Афроамериканцы?

Джеки как-то смешно зажужжала, словно говоря «ты вылетела из игры, но у нас за кулисами есть кое-какой утешительный приз».

– Попробуй еще разок.

– Геи?

– Нет, тупица. Именно гетеросексуальные белые парни. И каждого из них, черт побери, прямо-таки переполняет чувство благородного гнева. Они же себя кастрированными чувствуют.

– Ей-богу, Джеко…

– Да-да, именно кастрированными. – Джеки ткнула в меня своим пурпурным ногтем. – Вот подожди еще немного и увидишь, что буквально через несколько лет мир станет совсем иным, если мы так ничего и не предпримем, чтобы как-то остановить этот процесс. Расширение библейского пояса, хреновое представительство женщин в Конгрессе, стая рвущихся к власти мальчишек, уставших от разговоров о том, что им надо быть более восприимчивыми. – И она засмеялась каким-то нехорошим, злым смехом, сотрясавшим все ее тело. – И не думай, что в первых рядах окажутся одни мужчины. Эти «мышки-норушки» тоже будут на их стороне.

– Кто-кто?

Джеки взглядом указала сперва на мой тренировочный костюм и нечесаные космы, затем на груду немытых тарелок в раковине и, наконец, на себя. Выглядела она, кстати сказать, просто поразительно. Это было, вероятно, одно из самых интересных творений моды, какие мне в последнее время доводилось на ней видеть – пестрые легинсы, огромный свитер грубой вязки, который раньше был бежевым, но в результате стирок приобрел и различные другие оттенки, и, наконец, пурпурные остроносые ботинки на высоченных каблуках.

– Ну, всякие Сюзи Домохозяйки. Девицы в тщательно подобранных юбках и свитерах, в скромных приличных туфлях, жаждущие получить диплом «миссис такая-то, жена и хозяйка». Как ты думаешь, они любят увлекающихся наукой идиоток вроде нас? Подумай еще раз.

– Да ладно тебе, Джеки, – отмахнулась я.

– Я же сказала, Джини: тебе нужно просто еще немного подождать.

И я подождала. И все оказалось именно так, как и предсказывала Джеки. Даже еще хуже. Наступление началось сразу по многим направлениям и настолько бесшумно, что у нас не осталось ни малейшего шанса хотя бы сплотить ряды.

Одну вещь из рассуждений Джеки я все же усвоила сразу: невозможно протестовать против того, чего не видишь. А я не видела того, что на нас надвигалось.

Остальное я поняла через год. Когда узнала, как трудно написать письмо своему конгрессмену, не имея ни ручки, ни карандаша, как послать письмо, не имея марки. Когда увидела, с какой легкостью продавец в киоске с канцелярскими принадлежностями заявил мне: «Извините, мэм, но я не могу вам это продать», а работник почтового отделения лишь молча покачал головой, когда я – особь, лишенная Y-хромосомы, – попросила продать мне обыкновенную марку. Когда узнала, как быстро может быть аннулирован твой счет и номер мобильного телефона и как эффективно способны действовать молодые люди из соответствующей организации, когда устанавливают в твоем доме камеры слежения.