Дана убеждала Риву, что не все мужчины грубияны и насильники. Что ничего бы с ней не случилось, если бы она приняла приглашение Роба или Денни, надзирателей с соседнего сектора. Сама Дана разнообразно проводила вечера то с одним кавалером, то с другим. Рива с ужасом слушала о победах своей подруги. У нее не укладывалось в голове, что девушка может выбирать себе сексуального партнера, отказывать одним мужчинам или принимать знаки внимания других… Что она свободна в своих предпочтениях и именно мужчины добиваются ее расположения.

Для Ривы, воспитанной в строгости и преклонении перед сильным полом, новые правила были непонятные и пугающие.

Дана заверяла подругу, что мужчины и женщины абсолютно равны в правах. Им предоставлены одинаковые возможности в получении образования и работы на всех планетах Федерации. Она учила ее не бояться говорить «нет». Отказывать или даже грубить. Учила давать сдачи. И не только совестно.

— Но они же больше меня и сильнее, — лепетала Рива, — как я могу?..

— Физическая сила не преимущество. Я покажу тебе пару беспроигрышных приемов, которые могут согнуть в бараний рог любого мужчину. Кроме профессионала, конечно…

— Я не посмею…

Дана только смеялась над робостью Ривы. Сама она выросла в семье военных, выбрала своей профессией служение Федерации. Она была такой смелой и сильной, ничего не боялась, меняла любовников, тренировалась наравне с мужчинами, дружила с начальником тюрьмы, и Рива втайне восхищалась ее отвагой и решительностью.

Дана была старше Ривы на десять лет. И чувствовала себя, если не матерью, то как минимум старшей сестрой Ривы.

Она сменила на посту Зига, тот вышел на пенсию. В их секторе были еще два надзирателя — Кэтрин и Сэм. Они недавно поженились и особо не интересовались заключенными, проводя все время или в кровати, или на пляже. Супружескую пару должны были скоро заменить на новых надзирателей, а пока Дана с Ривой заправляли всем.

* * *

— Я сегодня видела своего брата, — грустно произнесла Рива, когда они вечером пили чай на веранде в бунгало. Рива жила в бараках вместе с остальными заключенными, но иногда оставалась ночевать у подруги.

— Это того, который закрыл тебя в темном коридоре?

— Их было трое, — уточнила Рива и, помолчав, добавила, — знаешь, мне его стало жаль… Кадир меня не узнал. Сейчас в его глаза нет ни ненависти, ни злобы, ни интереса. Ничего… Это страшно, Дана.

— А мне его не жаль… — фыркнула девушка и перевела взгляд на кроваво-красное солнце, опускающееся за горизонт. — Если то, что ты мне рассказывала о своем детстве, правда, я бы его сама удушила.

Рива тяжело вздохнула.

— Я иногда думаю… что где-то на Омеге бродят мои остальные старшие братья, сестры, и даже отец… Вот так, без чувств, без мыслей, без памяти… — перевела взгляд на Дану и страстно, с надрывом воскликнула. — Ну почему они так мало живут?! Я читала статистику. После стирания памяти люди живут в среднем от десяти до пятнадцати лет. А некоторые и меньше.

— Говорят, что вместе с памятью стираются и инстинкты, рефлексы. Подсознание, заложенное в глубоком детстве. Ты же видела, у них теряется способность даже самостоятельно есть, пить, ходить в туалет. Всему нужно учить сначала. Те, кто не может учиться, умирают быстро. Те, кто заново обретает навыки, живут дольше… Наш профессор пишет диссертацию об этом.

Дана говорила совершенно равнодушно. Словно речь шла не о живых людях, а о подопытных кроликах. Рива с возмущением уставилась на подругу.

— Как ты так можешь? Ведь если бы не ошибка судейской машины или сбой в системе, меня бы тоже стерли.