Официант принес салат, и договаривать она не стала. Какое-то время мы молча ели, потом она положила вилку и продолжила:

— Когда мы впервые встретились с Полом, он был немножко демоном. Удивительно, а? Но это правда. У него были сотни неоплаченных квитанций за нарушение правил уличного движения, и он часто воровал в магазинах с хладнокровнейшим выражением лица.

— Пол? Воровал?

— Да.

— Не могу поверить. Мой брат тоже часто воровал в магазинах. Однажды он наворовал всем нам подарки на Рождество.

— Правда? Как здорово! Знаешь, он был интересный! Я тебе тоже скажу кое-что: ты описываешь его с такими смешанными чувствами, каких я никогда не слышала. То он выглядит твоим кумиром, то ты делаешь из него Джека— Потрошителя.

Мы поговорили об этом. Принесли второе, и официант спросил, подавать ли и на Пола или подождать, когда он вернется. Я посмотрел на часы и вдруг осознал, как долго его уже нет. Я взглянул на Индию, не беспокоится ли она. Несколько секунд повозив индейку по тарелке, она подняла глаза на меня.

— Джо, это глупо, но, может, сходишь в туалет посмотришь? Я уверена, все в порядке, но сделай это для меня, ладно?

Я положил салфетку и торопливо стряхнул крошки с брюк.

— Конечно! Посмотри тут, гм, посмотри, чтобы официант не съел мою индейку, хорошо? — Я произнес это, слабо надеясь, что она улыбнется. Но выражение ее лица осталось неопределенным — нечто среднее между озабоченным и преувеличенно беззаботным.

Я встал, но мне не хотелось уходить. Мне не хотелось двигаться с места. Я бы с радостью простоял так посреди ресторана, перед всеми этими людьми, весь остаток дня Ужас и чувство собственного достоинства — вещи несовместимые.

Признаюсь, после смерти брата ужас стал неотъемлемой частью меня. В любой ситуации я всегда сразу же представлял себе самую жуткую вещь, какая только может произойти. Зато если я ошибался и ничего не случалось, я был в восторге. А если оказывался прав (что случалось редко), то ужас уже не мог поразить меня с такой силой, как во время гибели Росса.

Я старался идти не слишком быстро, как ради спокойствия Индии (если окажется, что она наблюдает за мной), так и для того, чтобы не привлекать взгляды окружающих. Я смотрел прямо перед собой, но ничего не видел. Стук тысяч вилок по тарелкам и ножей по ложкам был громче и тревожнее, чем когда-либо. Он заглушал и шарканье моих ног по ковру, и все звуки, которые я издавал при ходьбе и в которые обычно напряженно вслушиваюсь, когда двигаюсь к чему-то, что меня пугает.

В последнее мгновение я споткнулся о складку ковра и едва сохранил равновесие. Мужской туалет был прямо напротив ресторана в полутемной нише, освещенной лишь надписью «HERREN» над дверью. Я дотронулся до холодной металлической ручки и закрыл глаза. Потом, сделав гигантской глубины вдох, нажал на нее. Мои взгляд пробежал вдоль ряда блестящих белых писсуаров. Пола Тейта там не было. Я выдохнул. Туалет был неестественно ярко освещен, и в нем резко пахло хвойным антисептиком. За рядом писсуаров, напротив белых раковин, выстроились кабинки.

Направившись к ним, я позвал Пола. Ответа не последовало. Мною снова начал овладевать жуткий страх, хотя разумом я и понимал, что Пол может быть в сотне других мест: разговаривать по телефону, просматривать журналы где-нибудь на лотке…

— Пол!

Я заметил какое-то движение под дверью средней кабинки и, не успев ни о чем подумать, опустился на колени посмотреть, что это.

Одно мгновение я был уверен, что узнал его видавшие виды черные туфли, но потом ноги медленно поднялись и исчезли — как будто тот, кто был внутри, подтянул их к груди, повинуясь некоему причудливому капризу. У меня мелькнула мысль, что надо бы придвинуться поближе к кабинке и рассмотреть все получше, но остатки здравого смысла взяли верх, вопия, что хватит ползать по туалетному кафелю, а надо скорее бежать отсюда ко всем чертям.