Прошло пять часов после самоубийства Алана Джонстона. Почти все это время Мэтью провел здесь, сидя в кресле у кровати Вудворда и читая Библию в мрачном круге света от лампы. Не какую-то одну главу, но просто кусочки утешительной мудрости. На самом деле он читал почти все фразы, не видя их, и приходилось читать еще раз, чтобы понять. Книга была увесистая, и приятно было ощущать ее в ладонях.

Магистрат умирал. Шилдс сказал, что он может не дотянуть до утра, так что лучше Мэтью быть поблизости. Бидвелл и Уинстон сидели в гостиной, вспоминая недавние события, как вспоминают уцелевшие битву, навеки их переменившую. Сам доктор спал в комнате Мэтью, а миссис Неттльз в этот полночный час была на ногах, готовя чай, полируя серебро и занимаясь всякими мелочами в кухне. Мэтью она сказала, что должна сделать много мелких работ, которые раньше откладывала, но он понял, что она тоже стоит на вахте смерти. Впрочем, неудивительно, что миссис Неттльз не могла спать — ведь ей пришлось отмывать кровь в библиотеке, хотя мистер Грин вызвался собрать осколки черепа и мозги в джутовый мешок и выбросить.

Рэйчел была внизу, спала — как предполагал Мэтью — в комнате миссис Неттльз. Она пришла в библиотеку после выстрела и попросила взглянуть в лицо человеку, который убил Дэниела. Не Мэтью было ей отказывать. Хотя Мэтью ей заранее рассказал, как были совершены убийства, кем и по какой причине и все прочее, Рэйчел все еще хотела посмотреть на Джонстона сама.

Она прошла мимо Уинстона, доктора Шилдса и Бидвелла, не взглянув. Она сделала вид, что не заметила Хирама Аберкромби и Малкольма Дженнингса, которые со своими топорами бросились на выстрел. Разумеется, она прошла мимо Грина так, будто рыжебородый щербатый великан был просто невидим. Она остановилась над мертвецом, глядя в его открытые, невидящие глаза. Мэтью смотрел на нее, как она наблюдает за уходом Джонстона. Наконец она очень тихо сказала:

— Кажется… я должна была бы рвать и метать, что я так много дней провела в камере… а он ускользнул. Но… — Она посмотрела в лицо Мэтью со слезами на глазах: все кончилось, и она могла себе их позволить. — Человек столь злобный… столь подлый… он был заперт в камере, которую воздвиг себе сам, заперт каждый день своей жизни. Разве не так?

— Так, — ответил Мэтью. — И даже когда он понял, что нашел ключ, чтобы из нее сбежать, то всего лишь перешел в более глубокое подземелье.

Грин подобрал пистолет, принадлежавший ранее Николасу Пейну. Мэтью подумал, что все, кого они с магистратом встретили вечером в день своего прибытия, были названы сегодня здесь, в комнате.

— Спасибо за помощь, мистер Грин, — сказал Мэтью. — Она была неоценима.

— Рад был служить, сэр. Готов вам помогать чем угодно. — Грин стал относится к Мэтью с таким почтением, будто у того была стать гиганта. — Я все еще никак не могу поверить в тот удар, что от вас получил! — Он потер челюсть, вспоминая. — Я видел, как вы замахиваетесь, а потом… Бог мой, какие искры из глаз! — Он хмыкнул и посмотрел на Рэйчел: — Меня свалить мог только настоящий боец, клянусь!

— Гм… да. — Мэтью покосился на миссис Неттльз, которая стояла рядом, слушая разговор, и лицо ее было непроницаемей гранита. — Ну, никогда же не знаешь, откуда берется необходимая сила. Правда ведь?

Мэтью смотрел, как Дженнингс и Аберкромби подняли труп, положили его ничком на деревянную лестницу, чтобы больше ничего не измазать, потом накрыли покойного тряпкой. Отнесли его, как Бидвелл сообщил Мэтью, в сарай возле хижин рабов. Наутро, сказал Бидвелл, труп — «вонючего мерзавца», если цитировать точно, — отнесут в болото и выбросят в трясину, где его игре будут аплодировать вороны и стервятники.