Красноречие Дафны иссякло, и Джордж Энсти, воспользовавшись наступившим затишьем, подался за столом вперед и спросил у Стрикленда, что заставило его приехать в Англию.

— Ну… — Американец обвел взглядом собравшихся и пренебрежительно усмехнулся. — В Штатах я попробовал себя почти во всем, что только можно, и мне казалось, что здесь я могу по-настоящему испытать свои силы.

— Должно быть, переезд было очень сложно организовать, — заметила Марджори. (Ее интересовали все виды организационной деятельности, и сама она занималась организацией «обедов на колесах» в своем районе.) — Аренда дома, перевозка лошадей… А конюхи как же?

— Тоже привез их с собой, и парочку подручных им в помощь.

— Они темнокожие или белые? — спросила Дафна.

— Всякие, — с улыбкой ответил Стрикленд.

— А экономка? — не унималась Марджори. — Неужели и ее вы с собой привезли?

— Конечно. Зачем бы я стал арендовать усадьбу Тикли, если за мной некому смотреть?

Марджори со вздохом откинулась на спинку стула.

— Ну надо же, прямо как в сказке. Моя прислуга появляется только два раза в неделю по утрам, а на самолете она вообще не летала.

— Считай, что тебе повезло, — сухо заметил Том. — Наша улетела на Майорку на выходные, вышла там замуж за официанта и назад не вернулась.

Все рассмеялись, но Том даже не улыбнулся. Алек пытался понять, что думает Том о Стрикленде Уайтсайде, но бледное умное лицо друга не выдавало его мыслей.

Американец прибыл на ужин, когда все они уже искупались, побрились, переоделись, надушились и в ожидании последнего гостя потягивали напитки. Услышав, как к дому подъехала его машина, Эрика выбежала ему навстречу. Пришли они вместе. Не было причин подозревать их в том, что они обнимались, только вот Эрика была как-то странно возбуждена, вся будто светилась изнутри, когда она вернулась в дом с улицы, где вечерний воздух наполняли ароматы уходящего лета. Она официально представила Стрикленда Уайтсайда мужу и друзьям. Тот ничуть не смутился, оказавшись в комнате, полной незнакомыми людьми, которые явно знали друг друга очень хорошо. Напротив, вид у него был снисходительный, довольный, словно он был уверен в своем превосходстве и считал, что это он должен разрядить атмосферу неловкости.

Американец, как предположил Алек, вероятно, попотел над своим туалетом: элегантного покроя темно-бордовый пиджак с медными пуговицами, голубая водолазка, брюки в бордово-голубую клетку, белые туфли. На жилистом запястье массивные золотые часы, на левой руке — массивный золотой перстень с печаткой. Высокий, худощавый, мускулистый, он, очевидно, был невероятно силен, но о возрасте его судить было трудно, ибо суровость черт — орлиный нос, крупный волевой подбородок, густой загар, глаза светлые, как монета в шесть пенсов, — смягчали пшеничные волосы, густые, как у мальчишки, поднимавшиеся ото лба широкой волной.

— Рад знакомству, — сказал Стрикленд, когда Алек в знак приветствия пожал ему руку. У Алека возникло ощущение, что он сжал в ладони стальную пружину. — Эрика много о тебе рассказывала. Замечательно, что мы наконец-то познакомились. Для меня это большая честь.

Стрикленд продолжал расточать любезности, пустив в ход все свое обаяние.