Остаток недели прошел без инцидентов. Корделия, как обычно осенью, уехала пожить на Мартас-Винъярд, Оливер по-прежнему наотрез отказывался признавать существование Шайлер, и с Джеком ей так и не удалось еще раз поговорить. Но на данный момент Шайлер была настолько занята проблемами реального мира – биологией, домашними заданиями, сдачей эссе по английскому, что ей было не до разборок со всем этим.

Когда она выдвигала и прятала клыки, челюсть у нее болела, зато она с облегчением обнаружила, что уже не чувствует этого глубинного, нутряного голода. Она узнала от бабушки, что священное целование – это очень важная церемония и большинство принадлежащих к Голубой крови ждут официального брачного возраста, восемнадцати лет, прежде чем исполнить ее, но случаи преждевременного питья крови учащаются с каждым поколением, некоторые вампиры теперь заводят первого фамильяра в четырнадцать-пятнадцать лет. Кодекс также запрещал брать кого-то из Красной крови без его согласия.

Повинуясь какому-то порыву, Шайлер решила навестить мать в больнице в пятницу после школы, поскольку Оливер не позвал ее к себе, как это обычно бывало прежде. Кроме того, у нее имелся план, и она не хотела дожидаться воскресенья, чтоб попытаться осуществить его.

Шайлер решила порасспрашивать мать, вместо того чтобы традиционно читать ей воскресные газеты. Даже если Аллегры не сможет ответить, будет хорошо просто выговориться, озвучить все свои вопросы.

В будний день в больнице было тихо и малолюдно. Пустые коридоры навевали ощущение заброшенности. Жизнь повсюду зачахла, даже медсестрам, похоже, не терпелось скорее уйти на выходной.

Шайлер снова, прежде чем войти к матери в палату, посмотрела в окошко. И как и в прошлый раз, у изножья кровати обнаружился все тот же седовласый мужчина. Он что-то говорил матери. Шайлер приложила ухо к двери.

– Прости меня… прости… очнись, пожалуйста, позволь помочь тебе…

Шайлер смотрела и слушала. Она знала, кто это. Это должен быть он. Сердце девушки от возбуждения забилось чаще.

Мужчина продолжал:

– Ты уже достаточно долго наказываешь меня и себя. Вернись ко мне, умоляю!

Тут к Шайлер подошла сиделка матери.

– Привет, Шайлер. Что это ты делаешь? Почему не заходишь? – поинтересовалась она.

– Вы его видите? – шепотом спросила Шайлер, указав в окошко.

– Кого – его? – озадаченно переспросила сиделка. – Я никого не вижу.

Шайлер сжала губы. Так значит, незнакомца видит только она. Все было так, как она и думала. Девушка ощутила трепет предвкушения.

– Не видите?

Сиделка покачала головой и посмотрела на Шайлер, словно на ненормальную.

– Да, это просто игра света, – успокоила ее Шайлер. – Мне показалось.

Сиделка кивнула и отошла.

Шайлер вошла в палату. Загадочный посетитель исчез, но Шайлер заметила, что сиденье стула еще хранит тепло тела. Девушка оглядела комнату и негромко, впервые с того момента, как заметила плачущего незнакомца, позвала:

– Папа! Папа, это ты?

Пройдя в соседнюю комнату, предназначенную для посетителей, она огляделась.