- Ого! - воскликнул Семвол, которому давным-давно было известно все, что говорила Лиз. - Саккоро кое-что да значит.

"Саккоро кое-что да значит", - повторил он мысленно. Недаром он, полковник Семвол, и майор Сулло и многие другие офицеры, которых после войны ожидала отставка, позаботились заранее связать свою судьбу с этим могущественным человеком. Саккоро - это куда надежнее, чем официальная военная служба, да еще когда война кончается...

- Да. Вот, собственно, и все новости. Отец благодарит вас за то, что вы таким чудесным образом дали мне возможность посмотреть Европу.

При этих словах девушка смущенно посмотрела на свою военную форму. В ней-то и заключался "способ посмотреть Европу".

- Ну, и понравилась вам Европа?

- Да... Но мне так жалко этих людей, которые перенесли ужасную войну. Я видела столько разрушений и столько несчастья... Я просто не понимаю, почему люди могут быть так жестоки друг к другу?

- Вы еще очень молоды, Лиз, - сказал полковник, положив руку ей на плечо. - Когда вы повзрослеете, все будет казаться вам значительно проще. Вы тогда поймете, что войны были, есть и будут, пока на земле существуют люди, говорящие на разных языках и думающие по-разному.

- Но разве войны возникают только поэтому?

- Есть и другие причины, но об этом как-нибудь в другой раз. А сейчас, Лиз, идите переодевайтесь.

Когда девушка вышла, в аппарате что-то щелкнуло и раздался торопливый голос:

- Господин полковник, докладывает комендант Зондерштадта.

- Так, так, - сказал Семвол, быстро подходя к столу.

- Названные вами люди: Хейнс, Родштейн и Мюллер у нас в комендатуре.

- Хорошо! Чудесно! - воскликнул Семвол. - А доктор Роберто?

- Его нет. Мюллер утверждает, что он был убит во время взрыва фугасной бомбы. Он говорит, нашей бомбой, полковник.

- Убит? - громко переспросил Семвол.

- Мюллер говорит - убит.

- Гм-м-м, - промычал Семвол, теребя подбородок. - С этими людьми что-нибудь есть: книги, чертежи, записи?

- Нет, ничего. Они говорят, все погибло при бомбежке.

- Хорошо, Инзер. Организуйте для них транспорт и высылайте ко мне. Под охраной.

- Может быть, покормить и оказать кое-какую помощь? Мюллер ранен.

- Нет, не надо. Это будет сделано здесь.

"Человеку не нужно давать опомниться. Пусть он голоден, раздет, болен или ранен. Никакого сострадания. Только тогда победа будет полной", - вспомнил полковник Семвол слова одного из своих наставников в военной академии.

3.

Автомобиль с учеными прибыл не вечером, как предполагал полковник Семвол, а поздно ночью. Он уже спал, когда к нему в спальню постучал адъютант и спросил, что делать с приехавшими.

В это время три человека с серыми измученными лицами, в грязной истрепанной одежде, еле волоча ноги от усталости, голода и боли, вошли в огромный пустой зал в сопровождении двух солдат.

Человек с рукой, перевязанной грязной тряпкой, подошел к широкой лестнице, ведущей на верхний этаж, и опустился на ступеньку. К нему присоединились и остальные. Они сидели молча, не глядя друг на друга, не двигаясь. Солдаты также застыли в противоположном конце зала, уподобившись каменным рыцарям.

Через несколько минут тишина была нарушена, и под самым потолком зала эхо повторило несколько раз:

- Господин Хейнс, прошу вас войти!

Сидевшие на ступеньках люди встрепенулись. Они быстро обменялись словами, и от них отделился среднего роста человек в сером порванном костюме. Он торопливо подошел к двери и обеими руками поправил взъерошенные волосы.

- Прошу вас сюда, - мягко предложил адъютант.

Войдя в кабинет, Хейнс крепко зажмурил глаза. Не потому, что комната была слишком ярко освещена и его глаза, привыкшие за последние месяцы к темноте подвалов, бомбоубежищ и траншей, были ослеплены светом двух электрических ламп, заключенных в бледно-розовые абажуры.