– Ну, мы занимались сексом. Собственно, мы только начали. А потом с профессором Свенсоном случилась… неприятность.

– Неприятность? – Неужели комиссии это неизвестно? Кто-то шелестит своими записями.

– У него вроде как зуб сломался.

Все разворачиваются к Свенсону, который как раз трогает сломан­ный зуб языком. Они видят, как вздувается вдруг его щека. Его собствен­ные рефлексы свидетельствуют против него.

– И? – говорит Лорен.

– На этом все закончилось, – отвечает Анджела.

– А что вы почувствовали? – спрашивает Лорен.

– Облегчение, – отвечает Анджела, и то же чувство испытывают все присутствующие. Интересно, каково сейчас родителям Анджелы? Что они думают про Свенсона? – Моей вины в этом не было. Я свою часть договора выполнила.

– А профессор Свенсон сдержал слово? Он отвез ваш роман своему издателю?

– Да. То есть, наверное, да.

– А как вы об этом узнали?

– Он мне сам сказал. Но солгал.

– И как же он солгал? – спрашивает Лорен.

– Он сказал, что отдал его издателю.

– А на самом деле?

Анджела замолкает. Возможно, они так и будут сидеть здесь до скон­чания века, наблюдать за тем, как она разыгрывает свою роль, делая вид, что впала в ступор. Но теперь, словно компенсируя самоустранение дочери, потихоньку выходят из ступора ее родители. Отца (отчима?) пе­редергивает – или это икота? Жена пытается его удержать, не хочет, чтобы он нарушал правила приличия, но он явно желает высказаться. Хриплым от волнения голосом он кричит:

– Ну скажи же им, дорогая! Новости-то хорошие!

Дочурка оборачивается к отцу, и Свенсон узнает прежнюю Анджелу. Она закрывает глаза, трясет головой. Сгинь, проклятый! Но, открыв глаза, к своему неудовольствию, обнаруживает его на прежнем месте.

– Анджела! – импровизирует Лорен. – Какие такие хорошие новости? – Хорошие новости в повестку дня не входят, здесь речь идет только о грехе и домогательствах.

– Понимаете, профессор Свенсон мне сказал, что не сумел уговорить издателя прочитать мою книгу, и я ему поверила. Это меня очень огорчило. Расстроило. После того, что мы… ну, понимаете… после всего этого… А потом, недели две назад, мне позвонил человек по имени Лен Карри, издатель профессора Свенсона. Он сказал, что нашел рукопись на стуле в ресторане, где они с профессором Свенсоном встречались, и прихватил с собой. Хотел отослать по почте, но в такси по дороге домой начал ее читать. Теперь он предлагает мне контракт, хочет опубликовать роман, когда он будет закончен.

Если бы это был настоящий зал суда, вернее, такой, какой показыва­ют в кино, он бы взорвался от удивления и восторга. Но ученые мужи – люди благовоспитанные и зажатые, они не свистят и не орут. И все же Свенсону кажется, будто от их мозгов исходит приглушенное жужжание. Неужели никто не догадывается? Девочка – патологическая лгунья. Придумала святочный рассказ про Лена Карри и ее роман… Члены ко­миссии не смеются. Лица у всех строгие и мрачные. Они не успели скрыть свою реакцию, их мучают зависть и обида. Им надо прийти в се­бя, и тогда они сумеют изобразить искреннюю радость за успех студент­ки их университета.

У Магды открыт рот, но она этого не замечает. Свенсон смотрит на нее и поспешно отводит взгляд. Такого их дружба не выдержит: Магда же просила его показать ее книгу Лену, он отказался, а вот рукопись Ан­джелы отвез. Нет, Магда от такого никогда не оправится: слишком уж много неприятных мелочей, и все одна к другой.