— Карлота отдыхает, дон Мигел, — вежливо ответила Элинор. — Она спала, когда я оставила ее.

Дон Мигел успокоился.

— Ей лучше и лучше с каждым днем, — серьезно сказал он. — Я боялся нервного срыва.

— Бедняжка действительно была угрюмой, — согласилась Элинор. Она собиралась добавить, что ужасный период в жизни Карлоты закончился и девушка скоро поправится, но что-то заставило ее промолчать.

Граф взглянул на нее своими проницательными глазами:

— Общение с вами пошло ей на пользу, сеньорита. Нам повезло, что мы вас нашли.

— Спасибо, дон Мигел. — Элинор вдруг оробела и покраснела слегка. — Очень мило с вашей стороны мне такое сказать.

— Это правда, сеньорита, так что можете не считать мои слова простой любезностью. — Не дожидаясь ответа, он прошел мимо и величественно направился к дому.

Элинор долго еще стояла на террасе, размышляя о чопорности и сдержанности дона Мигела. Только с Карлотой он обращался мягко. И все же Элинор вспомнила, что он показался ей вполне человечным, когда поблагодарил за то, что она навестила его сестру.

Шли недели. Элинор чувствовала, что в Паласио становится мрачно… но никак не могла понять почему. Она узнала часть разгадки в разговоре с Карлотой. Болтая о том, о сем, Карлота вдруг замолчала, когда Элинор случайно обронила:

— Ведь твой брат наверняка когда-нибудь женится? Я хочу сказать, он наверняка захочет иметь наследника…

Наступившая тишина вряд ли была вызвана нерешительностью Карлоты. Элинор встревожилась… до такой степени, что немедленно переменила тему разговора.

Почему так случилось, Элинор поняла, когда во время сиесты покинула Карлоту и решила провести часок в портретной галерее. Она рассмотрела великолепный потолок, раскрашенный и усыпанный золотым орнаментом, восхитилась статуями и красивым дверным проемом в готическом стиле, за которым находилась очередная изящная комната, а потом начала внимательно разглядывать картины. Предки графа… какой у них благородный вид! Но при этом очень суровый и властный. Особенно угрожающе выглядел Висенте Диего Лоренсо Энрикеш де Каштру, а его жена Леонор казалась слишком холодной, чтобы произвести на свет Нуно Жозе Гонсало Фройлаша де Каштру, но тем не менее она это сделала. Один за другим… десятки портретов занимали две огромные стены. Некоторые были обрамлены роскошными рамами, другие выглядели не столь пышно, но словно кричали о принадлежности к португальской аристократии.

Элинор даже вздрогнула при виде бородатого Мартина Тавиры Нуно Ордонью де Каштру — настолько страшным он показался в своих великолепных одеждах, с узким ртом и свирепыми серыми глазами.

— Интересно, вы были женаты? — вслух пробормотала она… и вздрогнула, услышав голос у себя за спиной:

— Конечно.

Она обернулась, залившись очаровательным румянцем.

— Я говорила сама с собой… — Она сделала легкий жест отчаяния.

Дон Мигел тихо сказал, не обращая внимания на ее слова:

— Мы можем ясно проследить наше происхождение по мужской линии с 987 года. — В его голосе звучала гордость, а линия губ надменно изогнулась.

Он стоял рядом. Такой высокий… Высокий и широкоплечий. У него были очень темные волосы и глубокий взгляд серо-стальных глаз. Он показался Элинор недостижимой звездой. Она даже улыбнулась такому сравнению.

Дон Мигел уже направился к двери, в которую вошла Элинор. Дверь находилась в самом конце длинной узкой комнаты, и Элинор, не отдавая себе отчета, пошла рядом с ним. Иначе бы остановилась и спросила, не возражает ли он находиться в ее обществе. Элинор почувствовала легкую неуверенность и неловкость, когда поняла, что делает.